суббота, 9 декабря 2023
«Детская тема» как-то всех напрягла, иначе не звали бы в высокие кабинеты юных блогеров, а гуру российской телепропаганды не обзывал бы два процента молодежи разными нехорошими словами. Но на самом деле телеведущий, видимо, просто выдал потаенное. Дети коррупционеров с золотыми айфонами, протестующие против коррумпированных отцов – вот тайный червь, прогрызающий своды и перекусывающий скрепы, ночной кошмар, шестая колонна.
Чтобы понять это, надо читать книжки, в первую очередь детские, в том числе лучший роман о том, как происходит революция «Три толстяка». Мы, правда, больше помним замечательный фильм Алексея Баталова, светлая ему память, а книжка Юрия Олеши запылилась в шкафу. Поэтому напомню, начинается роман с того, что у трех толстяков все хорошо, лучше некуда. Протесты подавлены, народ приветствует толстяков. Оружейник Просперо в клетке, канатоходец Тибул спасается бегством, гвардейцы верны режиму. С режимом, кстати, интересная история, ведь «три толстяка» - не цари, не военные диктаторы, не президенты. Они государственные олигархи, естественные монополисты и именно в таком качестве сами себя и представляют. «Мы, Три Толстяка, сильны и могущественны. Все принадлежит нам. Я, Первый Толстяк, владею всем хлебом, который родит наша земля. Второму Толстяку принадлежит весь уголь, а Третий скупил все железо. Мы богаче всех! Самый богатый человек в стране беднее нас в сто раз. За наше золото мы можем купить все, что хотим!»
Собственно, у толстяков оказывается только одно уязвимое место – преемник, «наследник Тутти», интеллигентный мальчик, развлекающийся с механической куклой. Ну, сейчас бы ему айфон седьмого поколения в руки дали. Как только толстяки замахиваются на святое – на ребенка с игрушками, – так сразу выясняется, что даже гвардейцам с вождями как-то не по пути. Судьбу государства толстяков определила позиция «мальчика из аристократии» и «девочки из народа», заменившей наследнику любимую куклу, сломанную, кстати, защитниками толстяков.
Неужели мнение ребенка имеет такое значение? Решающее. Существует безошибочный индикатор, дающий верное представление о курсе, которым собирается двигаться страна в ближайшие два десятилетия. Взгляните на карьеру, которую верхушка общества планирует для своих детей и вам станет ясно, каким образом представляют себе будущее люди, принимающие решения.
Товарищ Сталин любил рассуждать о мире, однако куда он направил обоих сыновей? Старшего в Артиллерийскую академию, младшего в авиационное училище. Примеру вождя последовали члены Политбюро - старший сын Никиты Хрущева, Леонид, погиб в воздушном бою, сыновья Анастаса Микояна защищали небо Москвы (один из братьев погиб), на истребителе воевал Александр Щербаков, сын начальника Совинформбюро Александра Щербакова, и таких примеров можно привести немало. Все, кто спал и видел своих детей на вершинах, понимали – главным приоритетом для страны вожди избрали войну, а значит все, что связано с армией и военными делами, будет в центре высочайшего внимания.
Но война закончилась, и власть начала смотреть в другую сторону. В фокусе начальственных интересов оказалась наука, поэтому сын Лаврентия Берия стал инженером-ракетчиком. По этому же «техническому пути» пошел и младший сын Хрущева. Дочь Светлану товарищ Сталин выдал за доктора химических наук Юрия Жданова, сын сталинского приближенного Андрея Жданова. Вы не думали о том, что расцвет советских наук (и отчасти искусств) на исходе 1950х годов связан именно с тем, что власть снова четко продемонстрировала приоритеты, определив сановных детей на главное для себя направление?
А вот на следующем историческом этапе дети товарищей Брежнева и Андропова пошли по линии внешней торговли – торговли с теми самыми капиталистическими странами, которых их предшественники обещали похоронить. И всем стало понятно, что жизнь, где «от каждого будет получено по способностям, но каждому будет дано по потребностям», находится за пределами страны, строящей коммунизм.
И сейчас карьера российских «наследных принцев» подсказывает нам, что никем наверху не ожидается никакого возврата к эпохе социализма. Так же как никоим образом не планируется большой войны с «империалистическими хищниками». Выбор «детей власти» очевиден - контрольные пакеты, советы директоров госкомпаний, управление полугосударственными монополиями. Плюс квартиры в Лондоне и дворцы на Лазурном берегу. Здесь нет места ни мобилизационной экономике, ни «десяти сталинским ударам». Примерно две трети детей российских миллионеров получают высшее образование или его часть за рубежом, о чем свидетельствуют данные исследования Центра управления благосостоянием и филантропии «Сколково», подготовленного совместно с Julius Baer Group.
За такой выбор родителей нельзя осуждать. Одно плохо - благополучие лучших детей России обеспечивается блокировкой социальных лифтов и постепенным оттеснением всех, кто не принадлежит к начальственной касте, в своеобразное «социальное гетто».
Ничего удивительного в этом нет, такую же штуку в свое время устроили в Южной Африке. На протяжении первой половины ХХ века основным содержанием политической жизни в Южно-Африканском союзе был конфликт между потомками английских и голландских колонистов, победителей и побежденных в англо-бурской войне. Наконец белые договорились между собой - и краеугольным камнем примирения стало решение вопроса «о цветных»: черные должны были быть исключены из политической жизни и дискриминированы в доступе к южноафриканским ресурсам.
Всем, что будет построено на деньги, вырученные от продажи металлов из Капских гор, должны пользоваться белые. А для черных будут устроены отдельные государства - бантустаны, в которых те могут делать, что хотят. Именно в этом была экономическая суть апартхейда - оптимизировать разделение ресурсного пирога, которого на всех не хватало
Вспомним также и том, как четверть века назад «красные» выводили на московские улицы десятки тысяч человек. При этом тогдашние власти вполне шли на диалог с лидерами «красной оппозиции», добившимися для себя, как мы понимаем теперь, большого куска ресурсной ренты. В середине девяностых в России сформировался «красный пояс» областей, в которых побеждали губернаторы, обещавшие «вернуть все взад», «возродить промышленность», «победить НАТО», «запретить импорт», ну, и далее, по списку. Только вместо сражений с НАТО «красные губернаторы» прекрасно занимались обустройством собственных бизнесов и приобретением зарубежных активов.
«Красный протест» девяностых был не про возврат в СССР, он был про подключение к бизнес-процессам начальников, не имевших возможности приватизировать заводы и нефтеперегонные комплексы. Все «красные» в итоге отлично поладили со своими «оппонентами» во власти, получив для себя и долю ресурсной ренты, и должности, и активы. Захотели договориться - и договорились.
В сущности, все пошло по сценарию, который еще сорок лет назад описал философ Игорь Ефимов: «…не сдерживаемая страхом вражеского вторжения чиновничья сеть может однажды перестать поддерживать центральную власть, распасться на отдельные звенья или кланы мафиозного толка, каждое звено установит в доставшейся ему «самостоятельной» области военную диктатуру, превратится в паразитирующую прослойку, получающую в виде бенефициев не деревни, а заводы, фабрики, порты, шахты, гаражи, аэродромы...»
Чем же может закончиться строительство такого «индустриального феодализма»? Да ничем, холодно замечал Ефимов «…если раньше такое «общество» вскоре поплатилось бы за свою политическую близорукость утратой самостоятельности, то теперь оно может быть надолго оставлено в полной изоляции…»
Программа любых реформ в России упирается в вопрос – а что будет с той прослойкой, появление которой увидел Игорь Ефимов? На этот вопрос ответа нет, а между тем он ключевой. Тридцать лет назад, у «чиновничьей сети», которую не сдерживал страх, была отличная мотивация к превращению Советского Союза во что-то другое. Терять этим людям было нечего, кроме «правил социалистического общежития». Но приобрести они могли если не весь мир, то большую часть России. И приобрели. И что бы ни рассказывали эти люди сейчас, никто из них не хотел и не хочет возвращения в советское прошлое. Сейчас же никакой мотивации к переменам они не испытывают, разве что к этим переменам их подтолкнут собственные дети.
В Южной Африке ведь тоже так вышло. Негативное отношение к апартхейду, бывшее политическим и культурным мейнстримом образованной Европы и Америки в 1970-х, волей-неволей влияло на детей южноафриканской элиты, получавших образование в Оксфорде или Принстоне. Девочка возвращалась на каникулы рейсом из Лондона, и говорила, мама, мне так нравится этот мальчик, но он сказал, что хочет делать политическую карьеру, значит, с дочкой угнетателя афроафриканцев ему не пути, не поймут избиратели и партийные начальники. А мальчик приезжал из Принстона и говорил, папа, меня не берут в спортивную команду по регби, потому что у меня паспорт санкционной страны, девочки называют меня расистом, черные студенты поколотили меня в туалете, а в колледже сказали, что я сам виноват. Мало помалу, чтобы не огорчать детей, которых хозяева южноафриканских рудников видели в столицах бывшей метрополии, приходилось задумываться о свободе для черных. Говорят, что ликвидация апартхейда не принесла ЮАР большого процветания, но, как минимум, она позволила бывшим «плохим белым парням» стать «хорошими» в глазах мирового сообщества и начать новую политическую жизнь.
Что произойдет, если в рядах протестующих действительно окажутся настоящие, а не придуманные телеведущим «дети коррупционеров»? Будут сломаны несколько базовых идеологических догматов. Первый из них: к власти можно прийти только «через систему», а уличная политика — это для маргиналов. Догмат номер два: «оппозиция — это не модно». Не гламурно. Однако именно «дети коррупционеров» побольше родителей знают, что сейчас в тренде, а что нет. Они и есть тренд. И никто не может сказать, какими соображениями руководствуются настоящие «дети коррупционеров».
В свое время Вацлав Гавел в легендарной работе «Сила бессильных» описал ситуацию, когда власть «находится в плену у собственной лжи, поэтому и прибегает к фальши. Фальсифицирует прошлое. Фальсифицирует настоящее и фальсифицирует будущее… Притворяется, что ни в чем не притворяется». Человек, оказавшийся в этой ситуации, продолжает свою мысль Гавел, «не обязан всем этим мистификациям верить. Однако он должен вести себя так, словно верит им… или хотя бы быть в ладу с теми, кто эти мистификации осуществляет...»
Но такое общество подстерегает ловушка, о которой предупреждал американский экономист Тимур Куран. Согласно его теории, общество, погрязшее во лжи, может находиться на грани взрыва, но при этом все будут убеждены – и готовы публично утверждать,– что оно стабильно.
Почему так происходит? По любому вопросу, объясняет Куран, у человека есть предпочтения, которыми он делится с другими, и предпочтения, которые держит при себе. Если они различаются, это значит, что человек занимается фальсификацией предпочтений, или попросту лжет. Почему он говорит одно, а думает другое? Потому что выгоды и издержки, связанные с выбором публичных предпочтений, зависят от выбора, который делают другие люди. Уличный протест – самый очевидный пример.
Согласно теории Курана, от сочетания ожидаемых выгод и издержек зависит «революционный порог» отдельного индивида. Но увидеть этот порог невозможно, потому что на словах человек предпочитает утверждать, что все в порядке, пока не примет решение действовать. И тогда ничтожного события может быть достаточно, чтобы запустить волну перемен, а начавшийся процесс станет неожиданностью для всех, включая и тех, чьи действия привели его в движение. Чем сможет ответить власть, если «дети коррупционеров», то есть их собственные дети, взвесив выгоды и издержки, вдруг решат, что их собственное благополучие, так сказать, в «мировом масштабе» поставлено под угрозу неосмотрительными отцами?
Автор – экономист, Санкт-Петербург
Распечатать