Европа: эффект «нашествия»

Хотя новая книга болгарского политического аналитика Ивана Крастева «После Европы» («Дело», РАНХиГС, 2018) относится не к числу толстых монографий по исторической социологии, а, скорее, к категории оперативных публицистических заметок, сделанных на злобу дня, я включаю ее в этот цикл, поскольку автор совершенно справедливо обращает внимание на некоторые важные тенденции, которые именитые ученые старших поколений обычно упускают из виду.

Смута в центре

На первый взгляд, книга эта алармистская, что вызывает некоторое недоверие к ней, поскольку Европу уже со времен Освальда Шпенглера много раз хоронили, а она по-прежнему выглядит весьма соблазнительно. «Я из тех, – пишет Крастев, – кто верит, что поезд дезинтеграции давно покинул центральный вокзал Брюсселя и на всех порах мчит к неразберихе на континенте и глобальной неопределенности». Причем дело даже не в Качинских и Орбанах (о проблемах в нынешних Польше и Венгрии кто только не твердит), а в самой сути европейской интеграции. «Если дезинтеграция все-таки произойдет, это случится не из-за бегства периферии, но из-за охваченного смутой центра (Германия, Франция)». А центр заколебался потому, что «миграционный кризис кардинально изменил характер демократии на национальном уровне»: «В век миграции демократия из инструмента вовлечения превратилась в механизм исключения».

Выглядит в подаче Крастева это все жутковато, но на самом деле автор совершенно прав в том, что миграция нынешних масштабов – это уже не частность, о которой можно мельком обмолвиться в примечаниях, а одна из важнейших черт эпохи, которая трансформирует суть той демократической системы, к которой мы привыкли. Трансформация эта, правда, состоит не в гибели демократии, о чем твердят порой наши любители авторитаризма, а, скорее, в переструктурировании сил, давно играющих на европейской политической сцене.

«В истерзанном воображении европейских масс, – жестко констатирует Крастев, – иммиграция – это форма нашествия, когда чужаки наступают со всех сторон, а местным некуда бежать». Многие возразят на это, что «нашествие» совсем не так страшно и, более того, иммиграция – это важнейшее условия обеспечения современной Европы рабочей силой. Все верно. Однако, в соответствии с так называемой теоремой Томаса, если широкие массы (правы они или нет) считают, будто иммиграция представляет для них реальную угрозу, то и последствия этого страха будут вполне реальны. Европейцы будут «куста бояться» даже в том случае, когда поблизости никого из мигрантов нет. Например, страхи Чехии (где никаких арабских или африканских приезжих практически нет) наглядно демонстрируют, что политикам придется принимать во внимание не столько реалии, сколько искаженное представление о них.

Тот, кто пытается бороться за умы и голоса, не понимая, насколько серьезно иммиграция «бьет людей по мозгам», превратится в политического маргинала, даже если с экономической точки зрения он совершенно правильно говорит о важности притока рабочей силы, а с гуманитарной – о необходимости взаимопонимания людей разных культур.

Глобалисты и нативисты

И вот здесь-то мы подходим к самому главному. «Деление на левых и правых как структурный фундамент европейской модели демократии больше не совпадает с реальными разделительными линиями в обществе». Вместо левых, которые всегда стремились перераспределить богатства в пользу трудящихся и бедных, и правых, которые этому противостояли, теперь появились, по выражению Крастева, глобалисты и нативисты. Иными словами, появились такие люди, которые могут смотреть на мир широко, понимая его целостность и те взаимосвязи, которые делают его современным, и такие люди, которые смотрят на мир узко, из своей страны, своей деревни, а потому неспособны ни встать на иную точку зрения, ни понять сложность устройства того общества, которые обеспечивает их разнообразными благами.

Поскольку и глобалисты, и нативисты являются голосующими на выборах гражданами, то появляются новые политические силы, которые вместо того, чтобы отражать взгляды левых и правых (как в прошлом), начинают отражать это новое разделение общества. Одни стараются открыть мир, другие – его закрыть. Одни ломают стены и строят современную экономику, другие возводят стены, стараясь как можно дольше уберечь от конкуренции старые заводы и старые рабочие места.

Если мы осознаем, что современная политическая ситуация действительно представляет собой переход от дилеммы «левые-правые» к дилемме «глобалисты-нативисты», то алармистское представление о современном миграционном кризисе исчезает. Так же, как исчезли в свое время представления о том, что на волне «восстания масс» к власти повсюду придут безответственные левые, и мир рухнет, превратившись в один большой Советский Союз с бесконечными очередями и тоталитарным политическим строем. В реальности же левые и правые в поочередно приходили к власти, формируя современное общество массового потребления (экономически не слишком эффективное, но в целом достаточно комфортное для проживания). Подобным же образом, по всей видимости, в дальнейшем будут чередоваться у власти глобалисты с нативистами.

Один пример такого чередования приводит Крастев: «Человеком, способствовавшим исторической победе Эммануэля Макрона во Франции, как ни странно, стал Дональд Трамп. Приход Трампа к власти и первые хаотические дни его правления напугали многих избирателей из числа среднего класса, но сработали как приманка для популистских лидеров. Результаты попыток ультраправых (здесь, кстати, Крастев не вполне последователен, надо бы говорить «нативистов», если использовать его же собственную терминологию. – Д.Т.) использовать методы Трампа оказались разочаровывающими не только во Франции, но и в Австрии, и Нидерландах. Победа Трампа привела к тому, что крайне правые партии отошли от центра именно тогда, когда заручились достаточной для победы поддержкой. Правые популисты отбросили с трудом давшуюся умеренность и в очередной раз выбрали более агрессивный тон и апокалиптический взгляд на мир».

Дело здесь не в том, хорош ли  Макрон или плох на фоне Трампа. Макроны, как и Трампы, приходят и уходят. Но остается политика, стремящаяся к центру, то есть к компромиссу, удовлетворяющему избирателей с разными взглядами. Компромисс этот европейцам придется долго вырабатывать. Им придется теперь размышлять не столько над долей налогов в ВВП и уровнем госрасходов, сколько над тем, как регулировать миграционный поток, чтобы насытить экономику рабочей силой, но не раздражить нервных избирателей, готовых принять саму «рабсилу», но не ее культуру. Придется определять, какие мигранты желательны, а какие – не слишком. Придется думать, как оградить свое социальное государство от множества желающих получать от него блага без серьезного трудового вклада.

Наступает новая эпоха с новыми вопросами, над важностью которых многие еще даже не задумываются. Книга Ивана Крастева ответов на вопросы не дает, но мысль нашу направляет именно в ту сторону, откуда они приходят.