ЕT продолжает цикл статей профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге Дмитрия ТРАВИНА «История наоборот». Автор размышляет о зависимости российской модернизации от массовых представлений населения об экономике, двигаясь не с начала, а с конца исторического пути.
Одной из загадок российской модернизации является удивительный разрыв во времени между осознанием необходимости использовать западный опыт построения государства и реальным успехом петровской вестернизации, о которой говорилось в предыдущей статье цикла. Петр I реализовал то, что, в общем-то, осознавалось еще во времена Бориса Годунова. Во всяком случае, неудачи второго этапа Ливонской войны, когда Московское государство вынуждено было сражаться не со слабым средневековым Орденом, а с Польским государством (во главе которого встал опытный воин Стефан Баторий), показали необходимость коренных преобразований. На что же ушел целый век, разделяющий Бориса и Петра? Проспали ли мы его по причине традиционной «русской лени»? Провели ли его в сонных мечтах о Третьем Риме?
На самом деле нет. Попытки вестернизации осуществлялись на протяжении всего XVII столетия, хотя затрагивали они не государство в целом, а только армию. Системные инновации вплоть до петровских времен жестко отторгались русской православной культурой как «латынская ересь», но некоторые технологические заимствования считались вполне нормальным делом. В полном соответствии со знаменитым тезисом Виктора Черномырдина русские государи хотели, как лучше, но получалось у них как всегда.
Задача была простой и понятной. В Западной Европе примерно с конца XV века не было почти никаких сомнений в том, как надо строить победоносную армию. Она должна была быть не феодальной, основанной на призыве вассалов со своими людьми, и не народной, представляющей ополчение штатских людей, воевать толком не умеющих. Опыт показал, что оптимальная армия строится на наемном принципе. Государство выделяет деньги. Кондотьер (военный предприниматель) подбирает людей, профессионально владеющих оружием и умеющих выполнять команды. Причем неважно даже, кто конкретно наемник по национальности. За государственные деньги он сражается именно с тем, с кем ему поручено.
В отличие от вассала, сначала получавшего от сеньора землю, а затем уже «отрабатывавшего» ее на поле битвы, наемник сначала сражался, и лишь после получал плату за сделанную работу. Таким образом, торжествовал рыночный принцип выплаты вознаграждения не за будущие услуги, а за реально оказанные. Нет услуги – нет денег. Более того, если ты воюешь, но неумело, с тобой не продлят контракт и постараются нанять на службу вражеский отряд, который разбил тебя в ходе последней военной кампании. Вопрос лишь в сумме потраченных денег. Тот, кто богаче, тот имеет лучшую по профессиональным навыкам, оптимально вооруженную и наиболее многочисленную армию.
Именно такую армию пытались строить на Руси, начиная со Смутного времени, когда выдающийся полководец Михаил Скопин-Шуйский нанял шведский отряд и с помощью иностранного мастера начал обучать русских солдат воевать профессионально. Казалось бы, ко временам Петра мы должны были уже иметь хорошие вооруженные силы. Но нет. Столетие прошло в постоянных попытках их сформировать, перемежающихся странными противоположными действиями. Значительную часть армии время от времени распускали. Бюджетные средства на формирование наемных отрядов переставали выделять. Оставшиеся на службе отряды пытались удерживать всякими доморощенными способами. В основном вынуждая кормиться самостоятельно с подсобного хозяйства в свободное от военной службы время. Не удивительно, что при таком подходе мы, в конце концов, получили контингент, «прославившийся» под Нарвой.
При поверхностном взгляде на историю XVII века может показаться, что русские по глупости своей отказывались перенимать зарубежный опыт. Однако на самом деле проблема определялась не состоянием умов и даже не культурными барьерами (хотя они, конечно же, существовали), а той зависимостью от исторического пути, о которой уже неоднократно шла речь в данном цикле статей. Зависимость же эта сводилась к тому, что в государевой казне не имелось денег для стабильного финансирования армии.
Россия была бедна. Земля, леса, недра, пушной зверь и большие имперские амбиции у нас были, а денег не было, или, точнее, денег недоставало для того, чтобы эти амбиции реализовывать. Для сражений с Крымом, или проникновения в Сибирь средств хватало. Даже разгром Ливонского ордена удалось осуществить, не выходя за пределы бюджета. Но Польша, окрепшая при Батории и, тем более, Швеция, которая благодаря реформам Густава II Адольфа имела лучшую в Европе армию, оказались Российскому государству не по зубам.
Время от времени Романовы мобилизовывали правдами и неправдами все имевшиеся у них ресурсы. При Михаиле Федоровиче активно собирали налоги. При Алексее Михайловиче увидели, что этого мало, и попытались делать деньги из ничего. Или, точнее, из меди, что обернулось знаменитыми медными бунтами, но не принесло успеха русской армии.
Причем самым слабым местом российской финансовой системы применительно к проблеме военного строительства было даже не отсутствие денег как таковых, а отсутствие кредита. Ведущие западные монархи и города могли быстро получить искомые суммы на европейском финансовом рынке в нужный момент и в нужном месте. Для московских государей подобный подход к делу был невозможен.
Общий недостаток ресурсов, слабость фискальной и кредитной систем обусловили своеобразное состояние русской армии, которая, все время стремясь к формированию по наемному принципу, никак не могла, тем не менее, уйти от того принципа, который был заложен в нее во времена Ивана III. Армия оставалась поместной, то есть основанной на службе помещиков за землю. Государев воин получал в свое распоряжение надел, с которого должен был кормиться, и в благодарность за который должен был являться к царю на службу по первому же зову. Сам лично и с боевым холопом.
Впрочем, обеспечение помещика землей само по себе ничего не давало. Она не могла его прокормить без работника. А работников при обилии земли на Руси всегда не хватало. Не столько даже потому, что они бежали на юг, в казаки, сколько потому, что их мог переманить к себе соседский боярин, обещавший мужику лучшие условия, чем бедный помещик, вынужденный постоянно повышать степень эксплуатации, чтобы свести концы с концами. Государство в этой истории стояло на стороне помещиков. Причем не из-за классовых интересов, понимаемых в марксистском ключе, а из-за необходимости решать практические задачи построения поместного войска. Голодный помещик воином стать не мог.
Так появилось на Руси крепостное право. Или, точнее, его важнейшая составляющая – государственное принуждение мужиков работать на помещиков. Та система, которая в XIX веке была тормозом для модернизации, и ликвидация которой во многом спровоцировала революционные настроения (о чем шла речь в предыдущих статьях данного цикла), при своем зарождении являлась объективно обусловленным способом обеспечить военное развитие страны.
Вовсе не мифическая рабская психология русских, а стремление государей состязаться на равных с Западом при отсутствии должных ресурсов привело к формированию крепостничества. И хотя, глядя в прошлое из XXI века, у нас появляется соблазн сказать, что цари, мол, были дураками и ставили вовсе не те задачи, которые представляются нам актуальными, надеяться на понимание сути модернизации в эпоху Иванов Васильевичей – это бесспорный анахронизм.
Поместная армия, основанная на крепостничестве, оказалась для Руси по сути безальтернативным институтом. Даже несмотря на то, что была неэффективной по тем же примерно причинам, что и армия феодальная. Помещик сначала получал землю, а затем уже должен был ее «отрабатывать» в боевом строю. Естественно, многие уклонялись от службы под благовидными предлогами. И хотя всегда существовала угроза изъятия земли государем, задача качественного учета всех виновных в неявке на войну без уважительной причины была не легче, чем задача выяснения истинных причин невыполнения плана государственными предприятиями в административной экономике.
Тем не менее, некуда нам было не деться от поместной армии и связанного с ней экономического устройства страны. Таков оказался наш исторический путь. И хотя демонстрационный эффект западного наемного войска стимулировал к отказу от поместной армии, реальных возможностей для реформы долгое время не имелось. А вместе с тем не имелось и возможностей отказаться от крепостного права, столь милого помещику – военной опоре государства.
Но почему же именно на Руси не появились условия для формирования эффективно функционирующей наемной армии? Почему именно у нас не хватало финансовых ресурсов? Почему отсутствовал кредит? Почему с воинами государство могло расплачиваться лишь землей?
Для ответа на эти вопросы мы должны уйти еще глубже в историю, и понять сущность хозяйственного механизма русского средневековья.