Какая наука изучает Россию?

Понятно, что нет одной науки, которая давала бы ответы на все вопросы о России и, соответственно, могла бы стать для нас самой главной. Но есть сфера ключевых проблем, есть комплекс взаимосвязанных вопросов, над которыми общество ломает головы последние лет тридцать. Почему Россия отстала? Можем ли мы включиться в догоняющую модернизацию, или это отставание навсегда? Преодолимо ли наше имперское наследие? Могут ли случиться новые революции, и не опасно ли в этой связи «раскачивать лодку»? Зависит ли развитие от культуры, от институтов, от исторического пути или только от воли реформаторов?

Вечные вопросы

Подобные вопросы обсуждают все. Но при этом почти нет профессионального исследования сформулированных выше проблем. Точнее, они иногда становятся побочным продуктом научных работ историков, экономистов, социологов и политологов, но специалисты углубляются в эти «вечные» вопросы как-то стыдливо. Боясь, что коллеги упрекнут их в намерении объять необъятное и уйти тем самым за пределы науки в публицистику.

Тем не менее, поскольку проблемы существуют реально и становятся, увы, с каждым годом все актуальнее, они все равно широко обсуждаются, но отдаются при этом на откуп дилетантам. Специалист, опасающийся, что у него недостаточно фактов для широкомасштабного междисциплинарного исследования, добровольно уступает место писателю, кинорежиссеру или философствующему политику, которые вообще фактов не знают и знать, в общем-то, не хотят. Благодаря своему звучному имени они просто навязывают обществу концепции, которые даже научной фантастикой назвать трудно в связи с полным отсутствием в них признаков научности.

А тем временем наука, изучающая «вечные (в том числе российские) вопросы», существует и активно развивается за рубежом. Называется она историческая социология. То есть та социология, которая не играет цифрам безумно популярных у нас массовых опросов, а стремится делать выводы о развитии общества на основе комплексного анализа «долгого времени». В цикле публикаций, открываемых этой статьей, пойдет речь о выходящих у нас в последние годы переводах важнейших зарубежных исследований в области исторической социологии. Исследований, в которых, к сожалению, мало говорится непосредственно о России (поскольку наши ученые эту тему добровольно отдали иностранным коллегам), но очень важных для понимания общих тенденций модернизации.

Последние пять минут

Начнем цикл с книги, вводящей читателя в курс дела.

Ричард Лахман. «Что такое историческая социология?» М. Издательский дом «Дело». РАНХиГС, 2016.

Известный американский профессор в этой небольшой книжке формулирует основные проблемы, стоящие перед исторической социологией, и показывает нам в общих чертах, как их решают сегодня ученые.

Надо заметить, что Лахман весьма иронично относится к тому, во что превратилась за последнее время обычная социология, зарождавшаяся когда-то как историческая дисциплина. «Сперва мы рождаемся, и легионы демографов объясняют, почему нашим матерям в этот момент было 26,2, а не 25,8 лет. Мы узнаем о сексе и вступаем в половую жизнь, и тут являются социологи, чья память постоянно воскрешает их подростковые годы и которые занимаются исследованием вопросов потери девственности или каминг-аута гомосексуалов. Во взрослом возрасте нас ждут криминологи, чтобы поведать нам, кто из молодых обитателей гетто обчистит нас на улице, а кто станет “ботаником” в своей захудалой городской школе. Социологи медицины расскажут нам, почему на старости лет нас будут пичкать избыточным количеством лекарств и выставлять чрезмерные счета. В большинстве своем эта исследовательская деятельность аисторична и не предполагает использования сравнительных методов, сосредотачиваясь на последних пяти минутах жизни в Соединенных Штатах» (стр.17-18). Причем, добавим к выводу Лахмана, про последние пять минут жизни в России можно сказать то же самое.

Иронию Лахмана не следует воспринимать как отрицание важности исследований этих «пяти минут», но, скорее, как предостережение от ухода в крайность. Грустно, когда целая наука занимается вопросом, при каких обстоятельствах грабят на улице отдельного человека, игнорируя вопрос, при каких обстоятельствах происходят революции, разоряющие целое общество. Более того, западные ученые в принципе могут себе позволить игнорировать подобные проблемы, поскольку перед их странами они, вроде бы, уже не стоят. Но игнорирование исторической социологии российской наукой выглядит весьма странно, если принять во внимание, что вопрос об опасности «цветных революций» различные политические силы трактуют сегодня в свою пользу, практически не ссылаясь ни на какие серьезные исследования.

Историческая социология охватывает различные проблемы, но, думается, в ней существует внутренняя логика. Начинается все с вопроса о том, как и почему в мире вдруг возникает капитализм? Или конкретнее: существуют ли общие условия для возникновения рынка и демократии или у отдельных стран и цивилизаций – своя судьба? Нам трудно понять то, что происходит в России со времени Великих реформ императора Александра II, если мы не изучим, как шла модернизация в Англии, Франции, Германии или Испании. Поверхностный взгляд на проблему состоит в том, что на Западе рынок и свобода существовали всегда. А серьезный анализ со стороны исторической социологии позволяет понять, что же реально способствовало развитию тех стран, которые когда-то были не более развитыми, чем Россия.

Но вот, допустим, изучили мы возникновение капитализма. Однако нам ведь не все равно, возникает ли он сравнительно гладко, как в скандинавских странах, или же в череде кровавых революций, как во Франции. А вот другой аспект этой проблемы: наблюдается ли в ходе революций явное движение вперед, как в Англии XVII века, или раздираемая противоречиями страна кружит на месте, как, скажем, Испания XIX столетия.

Революция? Откуда?

В Россия часто спорят о том, стала ли наша революция 1917 г. следствием общей неразвитости общества, заговора темных сил или же противоречий, возникших в ходе модернизации? Но те же самые вопросы обсуждались раньше и применительно к революциям, случившимся в других странах. Сравнительный анализ мирового опыта позволяет понять суть отечественных проблем.

Если в ходе революции происходит распад государства, то возникает вопрос о том, как возникает это государство, и почему долгое время оно остается устойчивым, но вдруг рассыпается при определенных обстоятельствах. При прояснении этого вопроса мы можем обнаружить, что за самим словом «государство» в разных случаях кроются разные институты. Одно дело – империя. Другое дело – современное национальное государство, возникающее часто на развалинах старых империй. И вот выходит так, что для понимания возможностей мягкого развития капитализма (без революций и гражданских войн) мы должны обратиться к анализу долгой истории государственного строительства.

Обнаруживая, насколько связаны в процессе модернизации рынок, капитализм, революции и государство, мы сталкиваемся с почти неразрешимой у нас научной проблемой. Рынок как таковой изучают экономисты. Капитализм как систему – социологи. Государство и революции – политологи. Сферы исследований жестко разделены. Но при анализе модернизации обособить их невозможно. Узкий характер исследований, скорее, исказит анализ, чем позволит получить научные результаты. И вновь получается, что без исторической социологии нам не обойтись.