Почему Россия не стала Англией?

В России обычно принято искать восточную границу Европы и спорить о том, является ли наша страна европейской или нет. Те, кто считают, что она европейская, говорят о возможности развиваться, как все западные государства. Те, кто говорят, что не европейская, либо заявляют о нашей безнадежности для развития, либо уверяют, будто существует какой-то особый путь, которым идет русский народ.

Такой подход к истории очень широко распространен, и как большинство широко распространенных подходов ошибочен, поскольку сильно упрощает реальность и принимает во внимание лишь то, что лежит на поверхности. Чарльз Тилли – американский специалист в области исторической социологии – подошел к проблеме совершенно иначе в своей книге «Принуждение, капитал и европейские государства. 990 – 1992 гг.» (М.: Изд. дом «Территория будущего», 2009). Размышляя о причинах развития государств, он тоже разделил Европу на части. Даже не на две, а на три. Но сделал это не географически – «по глобусу», а на основе серьезного исторического анализа.

Война и развитие

Для начала он зашел в историю с того конца, с какого нужно, отказавшись от типичных современных попыток представить далекие века упрощенной копией наших дней. Мы считаем порой, будто государи с незапамятных времен думали, как и нынешние правительства, о необходимости стимулировать развитие экономики, способствовать богатству народа, поддерживать сирых и убогих. На самом деле государи с незапамятных времен думали о том, как им победить соседей в войнах. Во-первых, для того, чтоб присвоить соседские ресурсы. Во-вторых, для того, чтоб не дать соседу присвоить свои. Деньги требовались государям почти исключительно для укрепления армии. И в этой связи у них неизбежно рано или поздно возникал вопрос об экономике и об отношениях с различными группами своих подданных.

Современный экономист может подумать, что правитель давних веков должен был, осознав необходимость расширения ресурсов, предпринять меры для развития: стимулировать приток капитала, улучшать инвестиционный климат, кредитовать или дотировать из бюджета успешных предпринимателей. На самом деле всерьез о первых попытках государства влиять на экономику можно говорить лишь применительно ко второй половине XVII века. До этого же государям приходилось иметь дело с той экономикой, какая у них была «от природы».

Поставив во главу угла проблему ведения войн, Тилли проанализировал естественные условия, имевшиеся в разных странах для милитаризации жизни, и пришел к выводу, что все европейские государства принадлежали к одной из следующих трех групп.

Во-первых, те, которые имели на своей территории мало богатых городов и, значит, вынуждены были насильственным путем выжимать средства из широких масс населения на ведение войны. К этой группе принадлежали такие разные по нынешним временам государства, как Бранденбург (впоследствии превратившийся в Пруссию, а затем ставший центром формирования Германии), Швеция и Россия. К этой же группе принадлежали еще Польша и Венгрия, но там в начале Нового времени дело с выколачиванием ресурсов из населения не задалось, власть ослабла, милитаризация провалилась и страны утратили независимость.

Во-вторых, города-государства, у которых благодаря активной торгово-ремесленной деятельности имелись немалые капиталы, а потому власти вместо предельно жестких форм изъятия ресурсов у купцов и ремесленников могли заключать с ними соглашения. Такие возможности, согласно Тилли, были у Венеции, Генуи и Дубровника, Голландии и (в течение некоторого времени) у Каталонии. Необходимость поиска компромисса власти с обществом способствовала формированию разумных налоговых механизмов в экономике (с упором на торговые пошлины), а в политике – развитию системы городского самоуправления.

В-третьих, имелся и промежуточный вариант. Им пользовались крупные европейские государства, на территории которых находилось некоторое число весьма преуспевающих (хотя не самых богатых и крупных) городов. В ситуации, когда у монархов под рукой находились и города с купцами и ремесленниками, и огромные, населенные крестьянами пространства, принудительное изъятие части ресурсов посредством налогообложения сочеталось со взаимовыгодным совместным использованием капиталов государством и бизнесом. К числу таких европейских стран относились, в первую очередь, Франция и Англия.

Бремя прошлого

На первый взгляд, нам кажется, что не все ли равно, как классифицировать государства? Но на самом деле из этой правильной классификации следует два важных вывода, объясняющих причины успехов и неуспехов различных европейских народов на протяжении долгого времени. С одной стороны, в тех государствах (второй и третьей групп), где власть должна была вступать в переговоры с городами насчет использования их ресурсов для военных целей, стала формироваться система сословного представительства. С другой стороны, небольшие города-государства (второй группы) хотя и были сравнительно богатыми, не смогли выдержать интенсивной военной конкуренции с крупными странами, аккумулировавшими средства для ведения войн разными способами. В итоге оказалось, что именно такие государства, как Англия и Франция, смогли выжить в конкурентной борьбе и при этом оказаться наиболее передовыми в нашем современном понимании: они сочетали военную мощь с зачатками демократии.

Пруссия, Швеция и Россия тоже выжили в конкурентной борьбе, но для своего выживания, невозможного без милитаризации, они должны были культивировать в XVII – XVIII веках совершенно иные методы. Вместо использования тех инструментов взаимодействия власти и общества, которые мы сегодня считаем цивилизованными, эти страны превращались с огромный военный лагерь. Швеция при Карле XI и Карле XII, Пруссия при Фридрихе-Вильгельме и Фридрихе Великом, Россия при Петре Великом и его преемниках были во многом похожи. И сильно отличались при этом от Англии, Франции и Голландии (единственной стране второй группы, сумевшей аккумулировать ресурсы для выживания в конкурентной борьбе, но так и не ставшей ключевым игроком большой европейской политики).

Естественно, в дальнейшем стратегии Пруссии, Швеции и России тоже существенно разошлись, поскольку все они пытались догонять успешных лидеров, но особенности пройденного исторического пути ограничивали каждой из них возможности для маневра. В этом состоит второй важный вывод, который можно извлечь из книги Тилли. Встав на определенный путь развития, страна может затем устремиться в погоню за теми, кто ее обошел, но не может «начать с чистого листа». Веками складывавшиеся правила игры будут тормозить развитие до тех пор, пока не удастся отказаться от старых, неэффективных институтов.

«Почему Венеция или Россия не стали Англией?», – задается справедливым вопросом Тилли, объединяя (что характерно) в пару неудачников самый успешный торговый город европейского средневековья и периферийную аграрную империю. «Почему направление развития было одно, а пути такие разные?»

Военное соперничество заставляло все страны двигаться в одном направлении, но «они не могли освободиться от власти прошлого, от прошлой истории», отвечает Тилли на свой вопрос. Не от мифической культуры Востока не могли освободиться разные страны (ее не было ни у Венеции, ни у Испании), на которую мы часто сваливаем все наши беды, а от совершенно конкретных проблем, нажитых на долгом пути развития.