понедельник, 11 декабря 2023
Росстат сообщил, что в минувшем году полку бедных в России прибыло. Сразу на три с лишним миллиона человек. Доходы меньше прожиточного минимума, пониженного буквально на днях, имеет сейчас каждый седьмой россиянин. Можно заниматься поисками виновных, можно вспомнить, что средняя зарплата сограждан в последние 15 лет строго соответствовала долларовой стоимости десяти баррелей нефти (была нефть «за сотню» — и зарплата была «за тысячу»). А можно пытаться искать выход или пятый угол, это уж кому и что по душе.
Как говорил сто лет назад остроумный француз Эмиль Фаге, «страдают в действительности только при виде чужого счастья; несчастье бедных в этом и состоит». Вершины общества становятся все менее доступными. Ах, маменька, какая это обида, что все на свете так нехорошо заведено! Богатый женится на богатой, бедный — на бедной. Есть ли в этом какая справедливость, сокрушался Миша Бальзаминов, герой известной пьесы Александра Островского «Женитьба Бальзаминова». Над ним можно смеяться, однако суть брачно-семейных отношений всех эпох, включая неизвестную ему постиндустриальную, он уловил очень точно. Богатые женятся на богатых, а бедным достается то, что достается. И хотя россияне по-прежнему считают брак главным способом быстро разбогатеть (коли я не могу никакими средствами достать себе денег, значит, я должен жениться на богатой, говорил Бальзаминов), шансов на успех становится у них все меньше.
На это неприятное для Золушек, мечтающих стать принцессами, обстоятельство еще полвека назад обратил внимание выдающийся исследователь экономики семейных отношений Гэри Беккер. На исходе 1960-х годов волна браков и разводов, накрывшая Штаты, воспринималась местными фундаменталистами как приход Содома и Гоморры, а советской пропагандой преподносилась как свидетельство окончательного загнивания капитализма.
Чепуха, сказал Беккер, если мы посмотрим на семью как на производственную ячейку общества нам все станет ясно. Где-то до середины прошлого века замужняя работающая женщина в экономике США (да и в мировой экономике в целом) была скорее исключением, чем правилом. Муж стоял у конвейера или полировал рукавом офисный стол, а супруга обеспечивала быт и смотрела за детьми. В такой «традиционной» семье, объяснял Беккер, мы видим классическое, прямо-таки «адамсмитовское» разделение труда. Муж специализируется на «внешнем рынке» – ходит на работу, жена – на «внутреннем рынке» – ведет домашнее хозяйство. Принц руководит царством, восседая на белом коне, а Золушка обустраивает дворец, применяя все свои профессиональные навыки поломойки, прачки и поварихи. Выше специализация – выше эффективность, выше эффективность – выше конкурентоспособность семьи в целом.
Все бы хорошо, только вот институт такой семьи сложился во времена, когда приобретение специфических «домашних услуг» по адекватной цене на рынке было делом не простым или не всем доступным. Как замечал Роберт Пенн Уоррен в романе «Вся королевская рать», в предвоенной Америке обыватель одновременно хотел и «мамочкиных пряничков» и «белье с черными кружевами», только не имел возможности совместить эти две мечты в одной семье. Поэтому мужчина вынужден был грызть пряники дома, а за красивым бельем отправляться на сторону.
Ситуацию изменил технический прогресс. Все, что раньше создавалось женским трудом в домашнем хозяйстве, оказалось возможным приобрести, причем совсем не дорого. Тогда – в точном соответствии с экономической теорией – начали расти альтернативные издержки домашнего труда. Оказалось, что «домашние пряники» проще и приятнее купить в кафе, а белье отправить в прачечную, чем ломать спину у плиты и корыта. На смену «производственной модели» семьи пришла «потребительская модель», в которой максимальный экономический выигрыш достигается объединением «капиталов» мужа и жены, заработанных на внешнем рынке. Соответственно, чем лучше супруги подходят друг другу по возрасту, образованию, профессии и заработкам – тем лучшим окажется их семейный «потребительский союз». Так же и прочность брака определится тем, как люди станут дополнять друг друга не в производстве, а в потреблении. К слову, Золушка тоже привлекла внимание принца не раньше той минуты, когда появилась на балу в роскошных нарядах, а ее трудовые достижения королевском сыну были неинтересны.
Поскольку Беккер работал в США, где уровень образования довольно жестко коррелирует с уровнем доходов, для него было вполне естественным предположение, что в постиндустриальном обществе экономически наиболее эффективны те союзы, в которых оба участника максимально подходят друг другу по уровням образования и заработка.
Свою итоговую работу A Treatise on the Family Гэри Беккер опубликовал в 1981 году. А спустя еще четверть века ученые из Университета Пенсильвании совместно с европейскими коллегами опубликовали свой доклад, основанный на данных Бюро переписи населения США за период с 1960 по 2005 год. В ходе исследования была изучена экономическая статистика миллионов домохозяйств. Умозрительные выводы Беккера подтвердились полувековой статистикой: в развитых странах люди все чаще заключают «равные браки».
Одно только притеснение для бедных людей, как сказал бы Миша Бальзаминов. Экономисты с ним согласятся. Все это усиливает и укрепляет неравенство в обществе. Неформальные сословные барьеры оказываются намного жестче формальных. Всевозможные социальные программы, призванные помочь бедным выбраться из бедности, например, благодаря образованию разбиваются о следующее обстоятельство: дети из богатых семей изначально имеют преимущество – в социальных навыках, в базовой подготовке.
Это преимущество они трансформируют в более высокие школьные оценки, которые превращаются в более высокие шансы на поступление в вуз и т.д. «Социальную фору», даваемую происхождением, невозможно устранить никакими денежными вложениями и никакой воспитательной работой. Однако, скажут педагоги, устранять такое преимущество ни в коем случае не следует. Подобные попытки ни к чему хорошему не приводят, это знают все учителя.
К слову, на сомнительность «позитивной дискриминации» еще в конце XIX века обращал внимание знаменитый директор Императорской публичной библиотеки Иван Делянов. Став министром народного просвещения, он прославился циркуляром «О сокращении гимназического образования», прозванным «циркуляром о кухаркиных детях».
На самом деле никакого запрещения «кухаркиным детям» на поступление в гимназию циркуляр не содержал (не было там и формулировки «кухаркины дети»). Однако министр действительно рекомендовал директорам гимназий и при приеме детей в учебные заведения «учитывать возможности лиц, на попечении которых эти дети находятся, обеспечивать необходимые условия для такого обучения». Таким образом, рассуждал ответственный за народное просвещение, «гимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одаренных гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию».
Отметим, что в необходимости создания условий для детей «одарённых гениальными способностями» Иван Делянов не сомневался. Но верить в потенциал всех «кухаркиных детей» отказывался напрочь, и модную нынче «позитивную дискриминацию» отвергал. Докажи «гениальные способности», тогда и поговорим. А бедному сделать это непросто. Бальзаминов ведь пытался даже и в офицеры выслужиться, однако не смог ответить на простой вопрос матери: «Чем жить-то мы будем, пока ты в офицеры-то произойдешь?»
Что могло произойти, если бы Миша Бальзаминов имел возможность завести аккаунт в социальной сети? Увы, это не приблизило бы его к желанной спутнице. Как объясняет Этан Цукерман в книге «Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникационную эпоху», алгоритмы рекомендаций в социальных сетях и поисковиках устроены так, что мы «не расширяем свой горизонт, а, наоборот, все больше замыкаемся на френдленте»: видим то, что хотим увидеть, и то, что интересно нашим друзьям, но не то, что может быть нам действительно полезным. Другими словами, социальная сеть помогла бы Бальзаминову найти «невесту», но только из того же социального слоя, к которому принадлежал он сам и который так надеялся покинуть.
Единственный эффективный способ преобразования брачного рынка, найденный Бальзаминовым, выглядел довольно радикально: «Если б я был царь, я бы издал такой закон, чтоб богатый женился на бедной, а бедный — на богатой; а кто не послушается, тому смертная казнь».
Бальзаминов понимал толк в эффективном стимулировании – экономист сказал бы, что он пытался повысить издержки от блокирования социальных лифтов до неприемлемого уровня. Впрочем, мир, в котором социальная и брачная стратификации доведены до абсолюта описал Герберт Уэллс в «Машине времени». По версии Уэллса, человечество в процессе своего развития разделилось на две расы – прекрасные и беззаботные элои резвились на поверхности планеты, предаваясь изящным искусствам и науке любви. Все благополучие элоев обеспечивали отвратительные морлоки, работавшие в промышленных зонах глубоко под землей. У этого симбиоза было только одно проблемное звено –морлоки употребляли в пищу элоев. По ночам.
Автор – экономист, Санкт-Петербург
Распечатать