Вредное изобилие

Книгу Джона Кеннета Гэлбрейта «Общество изобилия» («Олимп-бизнес», М., 2018) перевели у нас ровно спустя 60 лет после ее появления в США. Такое опоздание выглядит несколько странно. Особенно с учетом того, что три другие его знаменитые книги издали еще в СССР, поскольку автор, во-первых, являлся одним из самых известных ученых-экономистов конца ХХ века, а, во-вторых, по своим взглядам был человеком довольно левым (в терминологии советской эпохи – прогрессивным).

Ко второму изданию его самой прославленной книги «Новое индустриальное общество» (АСТ, М., 2004) мне довелось писать послесловие. В нем я старался показать, почему Гэлбрейт считается автором, сказавшим новое слово в науке. Но сейчас мы можем увидеть, как ученый обретает широкую известность, выйдя за пределы науки. По-настоящему понять причины феноменальной популярности Гэлбрейта можно, лишь прочитав «Общество изобилия».

Против культа эффективности

Нам иногда кажется, что правильные идеи всегда правильны, а неправильные всегда неправильны. Гэлбрейт предположил, что в экономике (наверное, можно сказать и шире – во всем комплексе наук об обществе) это не совсем так. Идеи должны соответствовать своему времени.

Вот, например, вопрос о производстве. Мы, экономисты, полагаем, что производить больше товаров всегда хорошо. Ведь люди в них нуждаются. Люди хотят лучше жить. Люди боятся нищеты. Поэтому плохо все, что вступает в противоречие с идеей максимизации выпуска продукции. Либеральные экономисты показали, в частности, что всякие социалистические эксперименты вступают в подобное противоречие, а потому от них лучше отказаться ради интересов людей, которым социализм оказывает медвежью услугу. Государство, вмешиваясь в экономику под предлогом исправления «провалов рынка», проваливается еще больше и заполняет прилавки товарами, которые людям на самом деле не нужны. Отсюда проистекает бессмысленная растрата ресурсов общества, перепроизводство одних товаров в сочетании с дефицитом других, милитаризация и даже более высокий уровень цен в сравнении с тем, который обеспечивает рыночная конкуренция.

Демонстрация провалов государства представляла собой сильный ход либералов в борьбе с марксистами. Достойного ответа марксизм так и не представил. Но среди интеллектуалов, которые не хотели отождествлять себя с социалистическим движением, было тем не менее много таких, которые хотели усиливать роль государства, регулировать экономику, перераспределять богатство. Именно им Гэлбрейт дал в руки сильное оружие. Он сформулировал очень простую мысль, выходящую за пределы «расхожей мудрости» (как он называл распространенные в науке взгляды). Экономистам пора отказаться от идеи, что на первом месте всегда должно быть производство.

Дело в том, что производство очень важно в бедных обществах. И в этом смысле все, что до сих пор говорили экономисты, правильно. Однако в Америке 1950-60-х сформировалось «общество изобилия». А в таком обществе вовсе не очевидно, что максимизация производства обязательно принесет людям больше пользы. Да, товаров и услуг станет больше при правильной организации экономики, но окупает ли это нарастание экологических проблем? Окупает ли запредельное изобилие чувство неудовлетворения, которое возникнет у много потребителей из-за того, что рядом с ними сохраняется бедность?

Проще говоря, тезис о том, что нам всегда и везде нужно добиваться именно эффективности производства, весьма сомнителен. Может быть, нам важно достичь каких-то общественных целей даже ценой снижения эффективности? Да, меньше будет товаров. Но мы это переживем, поскольку и так существуем в атмосфере изобилия. А вот ряд проблем, которые изобилие само по себе не решает, мы с помощью государства решим, наконец. И это может оказаться благом.

Левый этатизм

Фактически Гэлбрейт подвел базу под осуществление левой этатистской политики, которой в США многие ждали с нетерпением, но не знали, как ее обосновать. Обошлись без марксизма, поскольку в Америке он был не в почете. А экономическую логику действий заменили социологической, объявив первую правильной, но слегка устаревшей. Через пару лет после появления «Общества изобилия» президентские выборы выиграл Джон Кеннеди, начавший серьезную борьбу с бедностью. А после его гибели президентский пост занял Линдон Джонсон с программой «Великое общество», которая предусматривала серьезное переустройство всей социальной системы. Судя по тому, как трансформировалась экономическая политика страны, общество давно было готово к идеям, провозглашенным «Обществом изобилия». И неудивительно, что, угадав этот запрос широких масс на новую «расхожую мудрость», Гэлбрейт стал одной из популярнейших фигур в науке.

Нет смысла спорить о том, прав ли  он был, рекомендуя бросить культ производства с пьедестала. Вполне возможно, что, уделяя больше внимания эффективности экономики и воздерживаясь от прямого перераспределения благ в пользу бедных, общество может в конечном счете лучше решить проблему бедности. Но если оно не готово ждать процветания и хочет результата «здесь и сейчас», рассуждения экономистов мало помогут.

Принципиально важно отметить, что, во-первых, рассуждения Гэлбрейта нельзя применять к развивающимся странам вроде России. Если у нас еще нет общества изобилия, в котором большинство готово думать не о приросте своих личных доходов, а об экологии, поддержке бедных, создании эффективной системы здравоохранения и т.д., то попытки перераспределения ВВП и средний класс разочаруют, и бедных не обрадуют.

Во-вторых, социальную политику нельзя отождествлять с госрегулированием и госвмешательством в целом. Если вместо адресной поддержки населения мы начнем финансировать стройки века и военные заказы, то дело, в конечном счете, обернется коррупцией, а вовсе не решением общественных проблем. Сегодня в России как раз такая картина и вырисовывается.

Если же вернуться к главному выводу Гэлбрейта, относящемуся, скорее, к сфере исторической социологии, логично задуматься о том, насколько мир будущего может оказаться иным, чем сегодняшний мир.

Нам трудно представить, что в прошлом производство (при всей его важности) не было все же главной проблемой, волновавшей человечество. Когда войны, голод и эпидемии могли в любой момент прервать жизнь даже совсем молодого человека, люди много думали о спасении души и загробном мире. А экономику ценили лишь в той мере, в какой могли из мира всеобщей нестабильности вычленить зону относительно спокойной, безопасной жизни (преимущественно в богатых и хорошо защищенных от вторжения городах).

В дальнейшем по мере того, как жизнь в Европе становилась менее опасной, начался процесс секуляризации. Религия не умерла, конечно, но стала играть менее важную роль в жизни людей. Экономика же, наоборот, усилила свое влияние, поскольку европейцы (а затем и североамериканцы) стали осознавать, сколь велики плоды ее умелого использования. Про церковь люди обычно вспоминали по воскресеньям и праздникам, тогда как большую часть времени они уже  думали о том, как побольше заработать, обеспечить семью, укрепить здоровье, продлить свою жизнь, дать детям образование, оставить им богатое наследство.

Но не исключено, что в какой-то (для России еще очень далекий) момент мы выйдем на уровень, за которым достижения в экономике будут уже не сильно радовать человека. Его начнет волновать что-то другое. Не Бог и не Мамона. Что именно – гадать бесполезно: подобные прогнозы никогда не сбываются. Но то, что такое возможно, стоит иметь в виду. И книга, которая в первую очередь наводит на подобные размышления, это «Общество изобилия».