Воздействие коронавируса на общество не столь глубоко, как ожидалось: люди не выражают большого опасения заболеть или умереть, в перечне страхов собственная смерть стоит, как и обычно, далеко не на первом месте. На первом месте – болезнь близких и детей, но и в этом никаких перемен тоже не произошло – этот страх, как заклинание, на первом месте всегда.
Деятельность государства по борьбе с коронавирусом получает неоднозначную оценку: 40% считают меры правильными, и примерно пополам разделились мнения тех, кто считает принимаемые меры избыточными или недостаточными. Такая неоднозначность мнений сопровождает все ответы.
Предоставляемая статистика о пандемии является ложной – это мнение почти половины опрошенных. При этом часть респондентов считает, что нам сообщают заниженные данные по заболевшим, и столько же уверены, что число заболевших завышено.
Если говорить об ожиданиях населения, которые были в преддверии пандемии, то крайние позиции не реализовались. Ожидания страшной реальности с паникой и трупами на улицах не подтвердились, как и предположение о том, что Россию пандемия обойдет стороной.
Некоторые социологи утверждали, что в момент опасности люди сплотятся, вырастет как солидарность в обществе, так и сплочение вокруг власти. Однако сплочения не произошло, напротив, недовольство властью возросло.
Что касается ожиданий негативных реакций, таких, как отчуждение, разобщение – они отчасти оправдались, в особенности в ходе первой волны, когда люди начали побаиваться друг друга. Затем это ушло.
Если говорить о росте солидарности, то он проявился в распространении благотворительности и волонтерства. Были специальные форматы помощи врачам, когда частные лица или организации закупали необходимое оборудование для медучреждений. При этом опросы, которые мы проводили до начала и во время эпидемии, свидетельствовали о том, что россияне сами от себя и не ожидали, что большинство будет помогать всем нуждающимся. Считалось, что помогать будут «своим» или будут вести себя так же, как и до пандемии. Повторенный уже в разгар пандемии этот вопрос принес те же результаты.
Но были определенные новации в части помощи и содействия друг другу. В городах (и в первую очередь в Москве) резко возросла помощь через посредство онлайн-доставки лекарств или еды для тех, кто в этом нуждается. Это эффективный, но не включающий личный контакт способ. Широкое распространение получили и инициативное волонтерство, и волонтерская деятельность особого рода – под контролем государственных инстанций.
Отчуждение в обществе проявлялось часто внутри семей, которые попали в условия изоляции: люди оказались не готовы к интенсивному сверхдлительному общению, эффект был негативный – говорили о разводах, ссорах и т.д. Многие избегали общения, старались держать дистанцию - иногда чрезмерную, т.е. речь не о рациональных мерах безопасности, а о страхе.
В сфере занятости очень важным эффектом был массовый переход на «удаленку». Оказалось, что очень много функций можно осуществлять дистанционно, и очень много людей оказались не нужны на своих рабочих местах в плане физического присутствия. Для кого-то это было благом, для иных – очень большим напряжением. Люди почувствовали себя выброшенными из своих коллективов. Это очень существенно повлияло на слой «служивых» людей, привыкших ходить на работу.
Весьма болезненной была реакция родительского сообщества на перевод школ и их учеников в онлайн-режимы. Для многих семей это создало весьма значительные бытовые, материальные и психологические трудности. Широко распространились идеи о том, что российской образовательной системе нанесен тяжелый удар. Иногда возникали версии о преднамеренности такого шага как средства понизить уровень образованности в обществе и сделать его тем самым более управляемым.
Очень широко обсуждается ношение масок – многие ссылаются на то, что «никто не носит» или что, наоборот, «все носят», и это тоже создает отчуждение. Сказать, что социальная дистанция действительно соблюдается в тех местах, где это более всего необходимо, – было бы преувеличением. Само словосочетание «социальная дистанция» заимствовано из словаря социологии, где оно значит совсем другое – люди устанавливают отношения неравенства через определенное социальное дистанцирование. Дистанции обычно меряются социологами как социальные расстояния до самых близких людей, до соседей, до начальства. Эти дистанции, похоже, смогли несколько вырасти, но не радикально. Допандемическая структура общества сохранилась.
Как изменились отношения людей и власти? Наши исследования показывали, что на первых порах, когда были приняты самые жесткие меры по изоляции, сами эти меры гораздо больше вызывали негодование и пугали людей, чем собственно опасность заболеть.
Очень неясную, по мнению публики, позицию занимал президент – сигналы, которые он посылал обществу, были не единонаправленными, один сигнал гасил другой. Все это привело к умалению его авторитета. Ожидания, согласно которым на волне общенационального несчастья позиция лидера сплотит общество вокруг него, если и были, то не оправдались. Напротив, неловкими действиями были нанесены несколько ударов по престижу власти.
Нежелание прививаться с самого начала распространялось на большую часть населения, и эта тенденция сохранялась и дальше, несмотря на многочисленные попытки склонить людей к вакцинации. Серьезного результата эти попытки так и не дали. Почти две трети респондентов по-прежнему не хотят прививаться. Из тех, кто опасается заразиться, лишь около трети готовы от этого защититься. Большинство же, даже боясь заболеть, не хотят прививаться или опасаются прививаться больше, чем заболеть.
Изначальная политизация темы прививок привела к тому, что сама готовность вакцинироваться или отказ от этого приобрели для части жителей РФ значение политического жеста, выражения лояльности или, напротив, негативного отношения к власти. Оговоримся, что это верно лишь для меньшей части россиян. В среде той трети населения, которая готова выразить неодобрение деятельности первого лица, подавляющее большинство заявили, что не будут вакцинироваться. А что касается большинства, то даже среди тех, кто одобряет деятельность президента (это примерно две трети населения), почти половина, несмотря на свою лояльность, тоже не намерены прививаться.
Из ответов на вопрос о том, почему люди отказываются от вакцинации, видно, что более 50% респондентов так или иначе не доверяли нашей основной вакцине – она, по мнению опрошенных, выпущена без достаточных испытаний. ускоренный выпуск был интерпретирован как стремление доказать наше превосходство всему миру, более важное, чем ее здравоохранительные функции и надежность. Недоверии к вакцине сохраняется до сих пор. И это несмотря на то, что уже достаточно велика практика использования этой вакцины (около 40 млн привившейся). Даже административные меры за отказ от вакцинации (вплоть до увольнения) на момент проведения опроса не действовали.
На вопрос об обязательной вакцинации почти 40% ответили, что совершенно ее не поддерживают и еще почти 20% -- «скорее не поддерживают»: опять же две трети не хотят, чтобы государство лечило своих граждан принудительными методами. Граждане сами хотят принимать решение по поводу собственного здоровья. Хотя в пандемию это вопрос не только личного здоровья, но и здоровья окружающих. Можно сказать, что люди отнеслись к пандемии не как к эпидемии, а как к болезни.
Использованы данные регулярных опросов «Левада-центра»*, выборка – 1600 человек старше 18 лет по всей территории РФ.
*организация включена в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента