О структурных изменениях на мировом рынке нефти, о мерах, которые могут спасти страну с экспортозависимой экономикой в период низких цен, а также о перспективах сланцевой революции рассказал директор Центра сырьевой экономики РАНХиГС Петр Казначеев на круглом столе, состоявшемся 24 сентября.
На протяжении нескольких десятилетий военные конфликты, прежде всего, на Ближнем Востоке сопровождались скачками цены на нефть.
События такого рода – непредвиденные, масштабные, с потенциалом огромного влияния на геополитику и экономику в терминологии американо-ливанского экономиста Нассима Талеба называются «черными лебедями». Прошлый год оказался самым насыщенным этой точки зрения.
В 2014 году возникло исламское радикальное движение ИГИЛ (запрещенная в России организация), которое сумело захватить огромную территорию Ближнего Востока, причем значительная часть стран, оказавшихся под их контролем – это нефтепроизводители. Но вопреки всему прошлому опыту, ни информация о приближении террористов к Багдаду, ни захват территорий Сирии и Ливии, ни захват Йемена движением Хуси – не привели к росту нефтяных котировок. Не говоря уже о таких событиях, как введение санкций против России, которые тоже не способствуют стабильности производства нефти. В прежние годы в подобных геополитических условиях цена на нефть неминуемо бы резко выросла: рынок был нервозен и очень остро воспринимал подобные события, говорит Петр Казначеев. Но в 2014 году эта логика явно перестала работать: вооруженные конфликты перестали оказывать заметное влияние на цену нефти, которая снижалась в течение второй половины 2014 года – вместо ожидаемого роста цена на нефть упала больше чем в два раза.
В Центре сырьевой экономики это объясняют двумя следующими факторами. Во-первых, росту цен на нефть предшествовала череда национализаций, когда в постколониальную эпоху многие страны пришли к так называемому ресурсному национализму. Национализация нефтяного сектора происходила в Иране, Бразилии, Индонезии, Аргентине, Египте, Перу, Нигерии, Ираке, Ливии и других странах, он стал менее эффективным, что сказалось на ценах на нефть. Вторым фактором, еще более важным, стала гонка за лидерство в производстве нефти. США до 1973 года лидировали по производству нефти, опережая значительно по этому показателю Саудовскую Аравию и Советский Союз, затем они уступили свое лидерство, после чего цена на нефть начала расти. А в 2014 году США впервые с 1970-х годов снова вышли вперед по нефтедобыче, это сыграло очень важную роль, потому что произошла деполитизация цены на нефть. Это связано с тем, что США – гораздо более стабильная страна, чем страны Ближнего Востока, и она не подвержена влиянию событий в этом регионе. Теперь роль стабилизирующего производителя (swing producer) перешла к США, а значит, в нефтяные цены уже гораздо в меньшей степени заложены геополитические риски.
Самое резкое падение цен на нефть произошло в 1981-1986 гг., когда номинальная цена нефти снизилась почти в четыре раза, реальная – в два с половиной. По-видимому, это было некое отрезвление рынка после резкого роста цен в ходе ирано-иракской войны, когда стало понятно, что она не приведет к сокращению поставок нефти с Ближнего Востока, и что рынок переоценил ее влияние. ОПЕК пыталась остановить падение цены, но безуспешно. Саудовская Аравия сократила добычу нефти в этот период больше, чем вдвое, но восстановить цены на нефть не смогла. В результате страна потеряла свою долю на рынке, а восстановить добычу смогла только через 30 лет. При этом целый ряд стран – членов ОПЕК и не только – зависели от экспорта нефти, как и сейчас. При столь резком снижении цен на основной экспортный товар их экономики резко замедлились, и во многих, что ожидаемо, наступил кризис, то есть темпы роста стали отрицательными. Интересно, что это произошло в большинстве экспортозависимых экономик, но не во всех из них – некоторые нефтегазовые страны смогли значительно увеличить свой ВВП.
Пять экономик, темпы роста которых превышали 1% – это Канада, Малайзия, Норвегия, Индонезия и Оман. В отличие от других экономик, эти страны смогли сохранить положительные темпы роста. Нельзя сказать, что им просто повезло пережить эти пять лет и не сесть на мель: тенденции роста в них сохранились и в течение более длительного периода в 1980-2000 г.г.
Первый ключевой фактор поддержания экономического роста в период низких цен – это возможность наращивать добычу нефти и газа. То есть падение цен частично компенсируется увеличением объема экспорта. Добычу можно нарастить благодаря активной геологоразведке, финансируемой в предшествующий период более высоких цен на нефть, а также мерам по повышению нефтеотдачи на уже эксплуатируемых месторождениях и активному сотрудничеству с международными компаниями. Так, например Малайзия за период 1981-1986 гг. почти удвоила темпы производства нефти за этот период. Единственная из пяти стран, снизившая добычу нефти, – Индонезия. Но она компенсировала это падение почти стопроцентным ростом темпов производства газа. Малайзия также с минимального уровня очень быстро нарастила темпы добычи газа, перейдя к своего рода диверсификации – не посредством отказа от экспорта углеводородов, а за счет умного стратегического планирования. Эти страны смогли воспользоваться ситуацией. 4 из 5 этих стран не входят в ОПЕК, соответственно, они не были под квотами, чем и воспользовались очень грамотно, увеличив объемы поставок на внешний рынок.
Второй фактор роста – институциональное развитие. За индикаторы этого показателя взяты места стран в рейтингах по индексу «Экономическая свобода» и «Условия для бизнеса». Причем важно не просто место в рейтинге (понятно, что Канада и Норвегия находятся в этих рейтингах очень высоко, поскольку они обладают очень развитой сформировавшейся институциональной системой), но и конкурентное место среди стран в группе. Например, Оман традиционно опережал в этих рейтингах другие ближневосточные страны; важно не то, как он соотносился с Западной Европой, а то, как институциональная система Омана соотносилась с экономиками соседних стран. Соответственно, страна имела возможность привлекать больше инвестиций и быстрее развиваться, чем другие страны в регионе.
Третий фактор – наличие стабилизационного фонда в качестве «подушки безопасности» на случай снижения цен на сырье. Три из пяти стран уже имели к моменту снижения цен такие стабфонды. Норвегия создала стабфонд позже, но на сегодняшний день он является самым крупным, равным 1% всего фондового рынка мира. В этом пункте Россия реализовала свой потенциал, и он помогал российской экономике в сложное время. Но одного наличия стабилизационного фонда недостаточно.
О сланцевой революции (и ее роли в снижении цен) в России часто говорят как об угрозе, но сама она -- нормальное следствие эволюции отрасли. Причем если раньше, когда мы еще не наблюдали таких резких темпов роста (темпы роста добычи нефти в США составили 70% за 7 лет), было много скепсиса, говорили, что сланцевые месторождения не могут быть коммерческими, это очень неудобно и невыгодно. Но сегодня США – лидер по производству и сланцевой нефти и сланцевого газа, в перспективе Соединенные Штаты также сохранят лидерство. Можно подумать, что США при этом обладают самыми большими запасами, но это не так: они находятся лишь на 4-м месте. Значит, дело не только в запасах, но и в существующих институтах.
Другая важная для России тема – развитие Арктического шельфа. Там наблюдается похожая картина: Россия является абсолютным лидером по запасам нефти и газа в Арктике, но при этом на арктическом шельфе она производит незначительное количество нефти и вообще не производит газа. При этом США являются самым крупным производителем нефти, а единственным производителем газа – Норвегия. То есть объемы добычи определяются не объемами ресурсов, а структурой сектора и действующей системой регулирования.
Еще одна из важных составляющих – роль частных и государственных компаний. Ключевыми в разработке сланцевых и других технически сложных месторождений являются независимые компании-юниоры.
В Центре сырьевой экономики сравнили информацию по шести крупнейшим частным и государственным производителям нефти, по которым есть информация в публичном доступе. Среди государственных компаний в этом списке есть, например, Statoil – далеко не самая неэффективная компания. Среди частных есть BP, которая по-прежнему выплачивает компенсацию после разлива в Мексиканском заливе, соответственно, ее доходы от этого пострадали. Но по такому ключевому показателю как чистый доход на баррель добытой нефти и газа в нефтяном эквиваленте в 2013 году – при высоких ценах – частные компании опережали государственные на 56%. А при низких ценах, в 2014 году, этот разрыв еще больше увеличился – до 86%.
Это значит, что частные компании лучше переносят снижение цен на нефть, и в целом частное управление делает нефтедобычу более эффективной. Это многое объясняет в темпах роста, в развитии разных нефтяных экономик. Те экономики, в которых очень слаба институциональная составляющая, либо национализирован нефтяной сектор, очень сильно страдают. Это, например, Венесуэла, Нигерия, Иран – им в нынешней ситуации тяжелее всех.
Зависимость российской экономики от нефтегазового сектора очень высока. В экспорте и бюджете, по разным оценкам, это около 50%. От модели организации нефтегазового сектора зависит, сможет ли Россия перейти от кризиса к росту. Даже прогноз Минэнерго, который должен быть очень оптимистичным, на этот год пессимистичен, и предполагает сокращение добычи по итогам года на 0,7%. Еще пессимистичнее в своих оценках частные компании.
Добыча может сократиться на 7% в течение 4-5 лет, что уже очень существенно. Проблема не только в низких ценах, но и в исчерпанности очень большого числа месторождений в России, и институциональных проблемах, связанных с малой разработанностью новых месторождений. Причем надо отметить, что темпы роста производства нефти в России с 1998-го по 2005 год были выше, чем в последующие годы до 2014-го. В период наиболее высоких цен на нефть темпы роста производства упали.
Этот факт показывает, что производство в России неэластично, а серьезные институциональные проблемы не решены. При этом Россия обладает довольно значительным сланцевым потенциалом, но нынешняя структура сектора и система регулирования плохо приспособлены для разработки сланцевых месторождений.
Записала Марина Затейчук