суббота, 9 декабря 2023
О том, что делать с низкой производительностью труда в российской экономике, чем она обусловлена и как она связана с конкуренцией, может ли существенно изменить ситуацию цифровизация – рассуждали участники заседания Экономического клуба компании ФБК Grant Thornton на тему «Производительность труда. Лукавая цифра».
Директор Института стратегического анализа ФБК Игорь Николаев напомнил, что в последние годы власти неоднократно декларировали необходимость повышения производительности труда. Задача ее повышения в 1,5 раза к 2018 году, поставленная в мае 2012 года, не была выполнена, а сейчас (в соответствии с новым майским указом президента) обозначен ориентир на повышение производительности труда на средних и крупных предприятиях базовых несырьевых отраслей экономики не ниже 5% в год в рамках реализации программы «Повышение производительности труда и поддержки занятости». Николаев представил аналитическую записку Института стратегического анализа ФБК и сравнительный анализ производительности труда в различных отраслях в России и других государствах. При этом анализ производительности труда в России осложняется отсутствием в открытом доступе данных Росстата непосредственно о производительности труда (в расчете на человека или отработанный час), публикуются только индексы производительности труда, по которым можно оценить исключительно ее динамику.
Сравнение показателя производительности труда, рассчитанного Институтом стратегического анализа ФБК как отношение валовой добавленной стоимости к количеству отработанных часов, измеряемого в евро/час, говорит об отставании России от стран ЕС по этому показателю в среднем в 2,9 раза по всей экономике. Наиболее существенно отстает производительность труда в России по сравнению с ЕС в сельском хозяйстве – в 5,3 раза. Наименьшее отставание – в секторе НИР и других профессиональных услуг – в 2,1 раза.
По показателю же производительности труда, рассчитанного в международных долларах по паритету покупательной способности, Россия отстает от стран ЕС в среднем в 1,4. Наибольшее отставание опять же наблюдается в сельском хозяйстве (в 2,5 раза), минимальное (различия нет) – в секторе НИР и профессиональных услуг. Автор исследования, вместе с тем, обращает внимание на определенную некорректность расчетов по данной методике, поскольку ППС здесь берется для экономики в целом, а не для каждого вида экономической деятельности.
Игорь Николаев приходит к выводу о том, что отставание России от развитых стран по показателю производительности труда является значительным при любом подходе к расчету данного показателя. Причем, его мнению, явно недостаточно внимания уделяется конкуренции: «К сожалению, в нынешних установках в увязке с повышением производительности труда понятие конкуренции не фигурирует».
Директор Института анализа предприятий и рынков Высшей школы экономики Андрей Яковлев согласен с тем, что тема производительности крайне важна в контексте стремления России интегрироваться в мировую экономику и повысить конкурентоспособность. Несмотря на снижение доходов в последние годы, Россия находится в группе стран со средним уровнем доходов, и для нее в полной мере характерны эффекты попадания в «ловушку среднего дохода». Он поясняет, что, по стандартной логике, развивающиеся страны, выходя на глобальные рынки, начинают конкурировать за счет низких цен, которые являются результатом низких зарплат, низких налогов, низких издержек на инфраструктуру. В России, которая стала расширять свое присутствие на глобальных рынках в 1990-х годах, в то время по реальным измерениям средняя заработная плата в долларовом выражении составляла несколько десятков долларов. Но за 2000-е годы благодаря экономическому росту она в долларовом выражении выросла на порядок, что уже не позволяло российской экономике конкурировать по критерию низких издержек. «Это стандартная ситуация для большинства развивающихся стран. Пройдя начальную стадию, связанную с низким уровнем издержек, они переходят в другую категорию, теряя возможность конкурировать со странами с более низкими издержками и одновременно сталкиваясь с тем, что конкурировать дальше они должны с развитыми странами за счет роста производительности», – поясняет Яковлев.
Заметные разрывы между показателями производительности в России и странах Европы и США, а также некоторые внутренние структурные диспропорции Яковлев считает предсказуемыми и понятными. Но обращает внимание на то, что для России характерны гораздо более сильные разрывы внутри секторов между лучшими и худшими предприятиями. В частности (по данным исследования, проведенного при участии ВШЭ в середине 2000-х гг.), при сравнении производительности в 20% лучших и 20% худших предприятий в отраслевом разрезе в машиностроении такие разрывы оказались десятикратными, а в пищевой и деревообрабатывающей промышленности могли доходить до 23-24 раз. «В итоге мы получили очень низкие средние цифры, которые до сих пор возникают за счет сохраняющейся сильной неоднородности», – рассказывает Яковлев.
Заведующий Лабораторией изучения цифровой трансформации государства и общества РАНХиГС, член экспертного совета правительства России Василий Буров обращает внимание на то, что самым неэффективным по производительности труда является сегмент информационных технологий и связи. Он отмечает, что в этом сегменте объединены и почта, и электросвязь, что довольно сильно снижает показатели, в том числе из-за территориальных особенностей страны. «Связь как таковая в России дорога по объективным причинам – кабель длинный и ведут туда, где мало людей, а проводить приходится в том числе из-за цифровизации. А вот стоимость связи для клиентов сейчас низкая, так сложился рынок», – говорит он.
Вторым фактором, определяющим слабые показатели производительности в сфере информационных технологий в России, Буров называет тот факт, что существенный процент компаний, причисленных к сектору информационных технологий, следует относить к сектору торговли. «Существенная доля в стоимости того, что продают IT-компании, это продукты сторонние, зарубежные, и основная стоимость находится на стороне изначального поставщика, здесь это более сильно выражено, чем в других областях. В IT принято на канал поставки оставлять совсем маленькие деньги. Если в начале развития продаж софта было совершенно нормально, что продавец зарабатывает на продаже продукта 30-50%, то сейчас – 3-5% на весь канал (дистрибуторов, дилеров)», - поясняет Буров. Он добавляет, что многие продукты, которые должны быть локализованы в рамках импортозамещения, по сути являются либо продуктами «с переклеенными бирками», либо с очень незначительными собственными изменениями, а ожидаемая российская операционная система фактически построена на глобальной платформе, где собственный вклад очень невелик. «Надо понимать, что сама отрасль IT в сложившихся условиях не будет драйвером производительности внутри себя» – заключает Буров.
Эксперт отмечает, что потенциально цифровизация в сельском хозяйстве, например, позволяет повышать производительность труда даже не в сотни, а в тысячи раз. Однако для России проблемой являются особенности расселения, когда цифровизация работает и повышает производительность, но на это накладывается социальная нагрузка. В некоторых случаях реально занято на производстве 100 человек, но еще тысяче жителей приходится предоставить искусственную занятость и обеспечить все это инфраструктурой.
Еще одной проблемой на пути повышения производительности за счет цифровизации Буров называет нормативы. В мировой промышленности используются современные модели построения объектов, описывающие как их физические, так и нефизические свойства, некие «цифровые двойники». В России же это невозможно, так как, согласно действующим нормативам, конструкторская документация должна выполняться в виде чертежей. Аналогичные проблемы существуют и в других областях, в частности в бухгалтерии. В России цифровая трансформация продвигается относительно неплохо (и без всяких государственных программ), говорит Буров, «но так как среда остается недружественной к цифровизации, сливки снять не получается».
Распечатать