пятница, 2 июня 2023
О том, что объединяет страны, в которых произошло «экономическое чудо», и какие условия для этого необходимы, в своей лекции в рамках проекта «Экономический факультет» InLiberty.ru и Фонда Егора Гайдара рассказал АНДРЕЙ ЯКОВЛЕВ, директор Института анализа предприятий и рынков НИУ ВШЭ, президент АНЦЭА.
Китай, Южная Корея и Чили оказались выбраны как интересные примеры стран, которые были развивающимися на момент начала преобразований и впоследствии продемонстрировали догоняющее развитие. Южная Корея и Чили были выбраны как два наиболее ярких примера использования альтернативных подходов: в первом случае была сделана ставка на активную роль государства, в случае с Чили, наоборот, ставка в максимальной степени была сделана на либеральный механизм – приватизацию, либерализацию и т.д. А случай Китая и трансформацию его экономики в последние 35 лет, по мнению Яковлева, интересно рассматривать именно в контексте того опыта, который виден в более длинном горизонте у Кореи и у Чили. Хотя Китай – это пока еще не закончившаяся история, перед ним еще возникнут большие вызовы, и многое будет зависеть от того, как он на них ответит. Во всех трех случаях состоялся экономический рост: более заметный в Корее и в Китае, несколько менее заметный – на уровне средних цифр – в Чили. Тем не менее, по меркам применения либеральных подходов, Чили – это одна, если не единственная, реальная история успеха, отмечает Андрей Яковлев: в 1960-м году уровень среднедушевых доходов в этой стране был существенно ниже, чем в Аргентине и Мексике, а на текущий момент соответствующий показатель на 25-30% выше.
Экономист приходит к выводу о том, что при всех различиях в экономических моделях общей для всех трех государств была их ориентация на глобальный рынок, причем встраивание страны и ее компаний в этот глобальный рынок стало одним из механизмов и запуска реформ, и оценки их эффективности. И во всех случаях страны прошли через очень серьезные институциональные эксперименты. «Хотя у нас чилийские реформы воспринимаются с момента прихода Пиночета, в Южной Корее – генерала Пака, а в Китае – Дэн Сяопина, надо понимать, что например до генерала Пака в Корее был режим Ли Сын Мана, который по сути был американской марионеткой, и при этом режим очень напоминал модель того, что у нас было в 1990-е годы. А то, что делал Пак, было в значительной степени реакцией на происходившее до него в течение двенадцати лет, и основывалось на активном неприятии всего этого коррумпированного капитализма со стороны и общества, и, по крайней мере, части элит. В Чили до Пиночета были социалистические эксперименты, которые проводил Сальвадор Альенде и которые имели довольно негативные последствия для экономики. Пиночет тоже начал с большого эксперимента с либеральными мерами, который в значительной степени не удался. Более или менее устойчивый экономический рост в Чили начался лишь с середины 1980-х годов, когда стала проводиться гораздо более взвешенная прагматическая политика, в том числе промышленная. В Китае, я думаю, что реформы Дэн Сяопина были бы невозможны, если бы до того не было «большого скачка» и «культурной революции» с попыткой построения другой модели общества, другой модели экономики. Эти попытки, безусловно, провалились, но они привели к отрезвлению элит, к понимаю того, что нужны какие-то прагматические решения», объясняет Яковлев.
Институциональные эксперименты – изначально не самые удачные – по сути и стали поводом и основанием для более прагматичной политики в этих странах. Еще один фактор, объединяющий Китай, Южную Корею и Чили (а также другие страны, такие как Тайвань, Сингапур и Гонконг ) – наличие достаточно компетентного бюрократического аппарата, без которого реализация этой политики была бы невозможна.
Все это примеры стран, которые сначала запускали рыночные механизмы, обеспечивали рост уровня жизни, развитие экономики и лишь спустя длительное время переходили к демократии (кроме Китая, который к ней еще не начал переходить). Но во всех случаях подтверждается тот факт, что, «к сожалению, в рамках полноценной демократии обеспечить условия для догоняющего экономического развития пока никому не удавалось», отмечает Яковлев. При этом он поясняет, что дело не в диктатуре как таковой, а в том, что догоняющее развитие требует высокой мобилизации ресурсов, которой сложно добиться в условиях демократии. Но при этом мобилизация ресурсов сама по себе не достаточна для успешной реализации «скачка в развитии» – так как в условиях авторитарного режима правящая элита очень часто начинала использовать эти ресурсы не для развития страны, а в собственных частных интересах.
В этой связи в лекции приводится такой термин (заимствованный у Льва Гумилева), как «пассионарность элит», их ориентация на развитие страны. По мнению Яковлева, это понятие также является общим для выбранных стран. Говоря о генерале Паке, Дэн Сяопине и Пиночете, при возможных очень разных моральных оценках того, что и как они делали (в особенности в отношении Пиночета), «нет сомнений в том, что они пытались работать на благо страны так, как сами это понимали». В более широком смысле это относится и к состоянию элит, когда они пытаются думать не только о своих частных интересах, но и об интересах страны – и это еще одно обязательное условие для успеха такого рода политики догоняющего развития. При этом Яковлев указывает, что такое состояние элит во многом возникает за счет действия внешних факторов: для Кореи и Китая очень существенную роль играла внешняя угроза, в первом случае исходящая от Северной Кореи, во втором – от США и Советского Союза. И этот фактор консолидировал элиты.
Безусловно, есть и различия между подходами, которые были в Китае и в Южной Корее (с очень активным вовлечением государства в процессы экономического развития), и альтернативной моделью в Чили со ставкой на либерализацию рынков, причем это касалось не просто степени вмешательства государства в экономику, но и степени открытости финансовых рынков. И в Корее и в Китае финансовые системы очень долго были совсем закрытыми, в Чили с самого начала ставка была сделана на открытость финансовой системы, и по стране это несколько раз сильно било. Так было в ситуации долгового кризиса Латинской Америки (последствия которого оказались наиболее тяжелыми именно для Чили, хотя формально экономика была более сбалансированной, чем в других странах). Так было и с последствиями азиатского кризиса в 1997-1998 годах и российского дефолта августа 1998 года, которые докатились до Латинской Америки вместе с аргентинским кризисом. Чили тогда тоже очень сильно пострадала - в значительной степени из-за открытости своего финансового рынка.
Если говорить о текущей ситуации, то в Чили и Южной Корее в последние годы произошло довольно сильное замедление темпов экономического роста, «но это в известном смысле нормальная ситуация, когда страна достигает определенного уровня экономического развития, для нее темпы в 2,5%-3% роста становятся нормальными. Ни одна экономика не может бесконечно расти на уровне 7-8% в год», поясняет Яковлев. В Китае тоже идет замедление темпов роста, которое, скорее всего, будет продолжаться, так как рост этой страны в последнее десятилетие происходил за счет работы на спрос на мировом рынке, «а поскольку темпы мирового роста сейчас заметно замедлились, Китай начал упираться в пределы спроса».
Начиная с кризиса 2008-2009 гг. страна пытается переориентироваться на внутренний рынок, стимулируя внутренний спрос. Но это сложный процесс, которому препятствуют серьезные политэкономические проблемы, связанные с тем, что произошедший рост уровня жизни привел к изменениям запросов населения. В частности, Китаю сейчас придется решать экологические проблемы, так как долгое время экологические стандарты игнорировались ради обеспечения высоких темпов экономического роста. Остро стоит и проблема социального неравенства. «Кроме того, те кампании, которые ведутся сейчас по борьбе с коррупцией, в том числе и среди высших чиновников, – это, с одной стороны, признак того, что осознается глубина проблем, и на них пытаются реагировать, а с другой, – коррупция как явление для такого типа экономик со столь высокой степенью госучастия это вещь объективно имманентная, и в какой мере они смогут эту проблему решить – пока неясно. С конца 1970-х годов высшие партийные функционеры, входившие в состав Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, не подвергались репрессиям (их могли отправить в отставку, но не арестовывали). Использование репрессивного аппарата против таких представителей элиты, как Чжоу Юнкан, бывший министр общественной безопасности и секретарь Правовой комиссии ЦК КПК, которая курировала все органы безопасности и суды, означает пересмотр отношений внутри элиты, причем отношений, на которых строилась вся китайская система».
Происходившее каждые 10 лет обновление руководства, смена «поколений руководителей» в значительной степени были возможны благодаря тому, что уходящие люди полагали: по негласному соглашению, они останутся в безопасности. Сейчас это условие нарушено, и как это будет влиять на стимулы в китайской бюрократической системе, непонятно. Поэтому Китай могут ждать потрясения, связанные не только с экологическими проблемами и замедлением экономического роста, но и с острыми внутренними конфликтами в высшей партийной элите.
Распечатать