Далеко не заплывать

Дезориентация в экономическом пространстве, связанная с приходом в Белый дом новой администрации приобрела хронический характер. Самое изощренное экспертное сознание не в состоянии быстро оценить эффект разрушения экономических союзов (ТТП, НАФТА) и возведения физических пограничных стен, фактический запрет на строительство запланированных заводов в сопредельных странах и механистическое требование дерегулировать экономику (хочешь издать новое хозяйственное распоряжение – отмени два предыдущих). Не меньше дезориентирует сочетание мощной каждодневной критики в адрес Дональда Трампа с ростом стоимости американских активов, включая капитализацию банков. То ли рынок настолько слеп, то ли – критики. То ли Уоррен Баффет, выигравший от прихода нового президента, недальновиден в своем энтузиазме, то ли проигравший Джордж Сорос, уже не управляющий своим гневом, рискует потерять еще больше. Эта «новая реальность» оказалась неописуемой, а потому и не описанной.

Несколько иначе до недавнего времени выглядела в представлении многих и реальность, связанная с российским валютным рынком. Все изменилось в связи с объявленным Минфином и поддержанным Банком России планом ежедневных закупок валюты на рынке на сумму дополнительных доходов, получаемых при цене на нефть выше 40 долл./барр. (параметр, заложенный в федеральный бюджет 2017–2019 гг.), и продажи валюты, если цена опустится ниже этой планки. При этом объявлено, что плавающий валютный курс никто не отменяет, только плавать рубль будет еще увереннее, а бюджету станет лучше.

Вербальные и реальные подходы к этому решению осуществлялись не раз, а мотивы – не раз объявлялись и обсуждались. В 2015 г. ЦБ РФ уже выходил на рынок, закупая валюту, и тогда говорилось о необходимости пополнения валютных резервов с менее чем 400 до 500 млрд долл. Однако рубль стал падать столь активно, что валютные закупки прекратились. В 2016 г. на высоком уровне обсуждалась тема «переукрепления» рубля: крепкий рубль понижал как конкурентоспособность части предприятий, так и доходы бюджета. Но до выхода на рынок не дошло, а рубль перестал «переукрепляться» и даже слегка ослаб.

Нынешнее, очень конкретное, возвращение к теме уже получило определение «временного бюджетного правила», вводимого вместо существовавших, но нарушенных старых правил, и в преддверии нового, но окончательного еще не сформулированного. У всех этих правил главной целью вроде бы было, есть и будет снижение зависимости от конъюнктурных углеводородных доходов. Но такое впечатление, что у внезапно возникшего нынешнего – минимум три, а то и четыре цели.

Это поддержание стабильности обменного курса (что разъяснено и официально), увеличение валютных резервов и рост бюджетных доходов благодаря ослаблению рубля (о чем официально, кажется, не сообщалось). И все это на фоне ранее объявленной бюджетной стерилизации конъюнктурных доходов (дополнительные доходы не тратятся на дополнительные расходы).

Проблема даже не в том, что по каждому из этих пунктов находятся те или иные возражения. Например, никаких крупных угроз курсу не ощущалось, рубль  укреплялся относительно плавно (несколько процентов его укрепления не могут представлять угрозы для той части экономики, которая третий год пользуется плодами радикальной девальвации). Или: необязательно держать конъюнктурные доходы в валюте. Или: зачем рассчитывать на рост доходов бюджета за счет ослабления рубля, если намечено стерилизовать доходы от роста цен на нефть… Проблема же видится в ином.

Многократно сказано (и записано), что Банк России вмешивается в ситуацию при угрозе национальной финансовой системе. Но когда это происходит в отсутствие резких скачков на валютном и финансовом рынке, тем более в отсутствие радикальных угроз, ЦБ приходится объяснять: его шаги трактуют неправильно, речь не идет о валютных интервенциях и влиянии на курс рубля. Однако Банку не очень верят, практически все говорят о предстоящем ослаблении рубля, Минфин же – конкретно о 10%-ой девальвации. И как в таких условиях можно убедить кого-либо в том, что ожидаемое движение курса не будет связано с покупкой Центробанком валюты (или в том, что он будет покупать валюту не ради влияния на курс, а ради каких-то задач, решаемых Минфином)? И совсем уж сложно спорить с публично озвученной уже многими логикой: ослабление рубля способно провоцировать рост инфляции, за снижение которой борется регулятор, следовательно, Банк России не будет смягчать денежно-кредитную политику, не будет снижать ставку, значит, кредиты не станут доступнее.

ЦБ РФ не раз объяснял, почему для него так важно повысить доверие между государством и рынком, властью и бизнесом, сделать свои шаги понятными, а намерения – предсказуемыми. Но даже если в теоретическом споре на тему «валютных интервенций и девальваций» прав Банк России, то на практике важнее укрепившаяся убежденность: как только кто-нибудь (в данном случае рубль) и в самом деле начинает плавать, его тут же требуют вернуть на берег.

Наши эксперты, анализируя платежный баланс за 2016 г., дают прогноз на 2017 г. По их мнению, при сохранении текущих мировых цен на нефть на уровне 55 долл./барр. и номинального курса рубля на уровне 60 руб./долл. следовало бы ожидать укрепления реального курса национальной валюты, при этом экспорт вырос бы на 25–40%, а импорт на 10–15% по сравнению с 2016 г. Увеличение сальдо счета текущих операций будет, вероятно, компенсироваться покупками валюты Банком России для Минфина в рамках временного бюджетного правила. Эта мера отчасти сгладит влияние колебаний цен на нефть на номинальный курс рубля, однако в краткосрочной перспективе может вызвать ослабление национальной валюты. Риски ее ослабления также связаны с возможным ухудшением условий торговли и ужесточением политики ФРС.

По итогам 2016 г. положительное сальдо счета текущих операций составило 22,2 млрд долл. (на 46,8 млрд меньше, чем в 2015 г.). Определяющую роль в этом сокращении сыграло снижение положительного сальдо торгового баланса (на 62,3 млрд долл.), вызванное, в свою очередь, падением топливно-сырьевого (на 24%), но также и остального экспорта (на 10%). Импорт же практически стабилизировался, причем в последнем квартале он стал даже расти.

Однако падение профицита счета текущих операций сопровождалось сопоставимым сокращением дефицита финансового счета (12,3 млрд долл. по сравнению с 70,9 млрд долл. в 2015 г.). Чистый отток капитала из негосударственного сектора составил 15,4 млрд долл., то есть сократился относительно 2015 г. в 3,7 раза. Это произошло прежде всего из-за резкого сокращения чистого вывоза капитала банками – с 34,2 млрд долл. в 2015 г. до 5,3 млрд долл. в 2016 г.

Непосредственно в банковском секторе в 2016 г. наблюдалось сокращение активов на 3,5%, что отчасти связано с укреплением рубля (рублевый эквивалент активов в валюте заметно сократился). С поправкой на валютную переоценку банковские активы показали слабый рост (2,1%). Процесс отзыва банковских лицензий также оказывает влияние на динамику активов (размер активов банков с отозванными за 2015–2016 гг. лицензиями составил 2,3 трлн руб.).

Объем депозитов населения в банках с отозванными лицензиями в 2016 г. достиг 478 млрд руб., 87% этой суммы подлежали возмещению Агентством по страхованию вкладов. В 2014–2016 гг. это соотношение остается стабильным, чему способствовало произведенное в конце 2014 г. удвоение максимального размера возмещения.

Банковская прибыль в 2016 г. составила 930 млрд руб. Главный фактор ее роста – резкое замедление отчислений в резервы на возможные потери (например, в 2015 г. эти резервы выросли на 1352 млрд руб., а в 2016 г. – только на 188 млрд). Замедлился также рост плохих активов. Особенно заметно улучшение качества кредитов в розничном секторе рынка. Доля просроченных кредитов физическим лицам, достигавшая в середине года 9%, снизилась по его итогам до 8,3%.

А вот что касается просроченной задолженности по зарплате, то Росстат фиксирует, что в 2016 г. ее объем номинально превзошел показатели 2014 г. в полтора раза, хотя размеры этой задолженности остаются весьма низкими. Причем Росстат приводит статистику только по крупным и средним предприятиям, не учитывая малые и неформальный сектор. Численность организаций и работников, перед которыми имеется просроченная задолженность по зарплате практически не изменилась за период 2014–2016 гг. Количество таких работников составляет порядка 70–80 тыс. человек или 0,2% от числа всех работников средних и крупных предприятий (в качестве сравнения, наши эксперты, приводят данные за конец 1998 – начало 1999 гг.: «Численность работников с недополученными заработками превышала 20 млн человек»). Даже если в секторах и организациях, не охваченных государственной статистикой, ситуация значительно хуже, то вряд ли доля таких работников превышает 0,5–1,0%, полагают эксперты, добавляя, что ситуация на предприятиях разных регионов может отличаться от этих цифр.

Опросы предприятий промышленности, проводимые ИЭП им. Е.Т. Гайдара, свидетельствуют, что позитивная динамика спроса на их продукцию сочетается с оптимистическими прогнозами этой динамики. Последний месяц 2016 г. демонстрировал рост позитивных оценок спроса, хотя в декабре традиционно происходило их снижение. Нормальным сейчас считают спрос на свою продукцию 57% предприятий, хотя по отраслям картина очень пестрая: от 66–67% в химической промышленности до 26% в промышленности строительных материалов (впрочем, удовлетворенность спросом на стройматериалы в 2009 г. падала до 9%, а в 1998 г. – до 4%).

Что касается динамики выпуска, то она «все более определенно перебирается в положительную окрестность нуля», хотя и не проявляет «особого желания принципиально отрываться от нулевой линии». В последнем квартале 2016 г. предприятия стали пересматривать в сторону повышения свои планы относительно кредитования в начале 2017 г., что, вероятно, связано «с надеждами на стабильное наращивание выпуска». Вместе с тем они столкнулись с тем, что ставка по предлагаемым кредитам снижается, а условия кредитования со стороны банков – ужесточаются. Видимо, делают вывод эксперты, кредитные организации пока еще не поверили в возможность выхода промышленности из стагнации.

Читать «Мониторинг экономической ситуации в России»  №2 (40), февраль 2017г.