понедельник, 11 декабря 2023
Представьте себе – в семидесятых годах ХХ века какая-нибудь маленькая страна из числа клиентов СССР самодеятельно размахивает ракетами, угрожая спровоцировать ядерную войну. Ситуация абсолютно немыслимая, поскольку «сверхдержавность» предполагает и ответственность за тех, кому вам удалось приручить.
А вот Северной Корее, – которую российский телевизор долго представлял как страну, как минимум прислушивающуюся к советам великого северного соседа, – можно все. В том числе и угрожать США ракетным ударом. Ладно бы угрожать – ракеты, которые запускает КНДР летают вблизи российских границ, а Ким Чен Ыну все сходит с рук.
Абсурд заключается еще и в том, что в советские времена Пхеньян никаким союзником Москвы не был. Когда-то будущий генералиссимус Ким Ир Сен прибыл в Корею в обозе советских оккупационных войск, но и только. Создатель «учения чучхе» поначалу скромно слушался советских начальников и старших товарищей – корейских марксистов.
Однако уже в середине 1950-х, воспользовавшись тем, что руководителям в Москве было недосуг заняться Северной Кореей – у СССР хватало проблем в Восточной Европе, Ким Ир Сен пошел в светлое будущее абсолютно исключительным путем.
Бывший капитан Красной Армии Ким Ир Сен доказал, что хорошо усвоил уроки товарища Сталина - только не в смысле толкования марксизма, а в смысле укрепления личной власти. Немедленно обнаружилось, что большинство бывших «старых борцов» в составе северокорейского Политбюро были японскими и американскими шпионами. Расстреляли даже Пак Хон Ёна – основателя корейской Компартии.
На смену уничтоженным руководителям пришли новые – все сплошь друзья-приятели Ким Ир Сена, знакомые с ним по совместной службе в СССР. Советские военные и политические советники были отправлены в Москву. Туда же успели убежать несколько знатных корейских коммунистов, сообразивших, что в Пхеньяне им делать больше нечего. Волна репрессий выкосила всех, кто был как-то связан с СССР.
Тогда же, в 1955 году, Ким Ир Сен провозгласил «чучхе». Термин этот, очень условно, можно перевести как «нашенскость». Объяснить посторонним суть «чучхе» оказалось довольно трудно даже северокорейским идеологам. Ключевую идею учения приблизительно можно сформулировать так - «чучхе» - это Ким Ир Сен, а Ким Ир Сен - это Северная Корея. «Человек - хозяин всего», – туманно указывал Ким Ир Сен, и вся страна понимала, о каком человеке идет речь.
Со временем «чучхе» было объявлено единственно верным учением об общественном развитии, превосходящим по своей ценности все идеологии вместе взятые.
Глубокий политический уклон в сторону от учения «Маркса-Энегльса-Ленина-Сталина» оказался гениальным внешнеполитическим ходом Ким Ир Сена. Корейский вождь умудрился стать получателем экономической помощи одновременно от двух тогдашних соперников – Китайской Народной Республики и Советского Союза. Причем КНДР не была союзником ни той, ни другой стороны - Пхеньян угрожал Москве, что переметнется на сторону Пекина, а Пекину - что перейдет на сторону Москвы. В результате деньги давали и те и другие. Одновременно в КНДР были запрещены к распространению и советская газета «Правда», и китайская «Женьминь жибао».
Политическая линия, которой Северная Корея «на словах» держалась последовательно, была линия антизападная, антиамериканская и антияпонская. Одновременно пропаганда преподносила вождя в первую очередь как уважаемого лидера прогрессивного человечества, полноправного партнера западных политических лидеров, отношениям с которыми иногда мешают всякие темные силы.
«На деле» же главной была линия «анти-южно-корейская». Республика Корея считается в Пхеньяне «марионеточным режимом», и названия всех государственных структур Южной Кореи пишутся на Севере только в кавычках. Примерно, как в России категорически не называют публично некоторые страны, правительства или личности, используя для их наименования сложные эвфемизмы.
При этом ненависть к «чужим ценностям» в Пхеньяне сочеталась с любовью к «чужой валюте». В этом смысле Ким Ир Сен придерживался совершенно особого мнения. Стране настолько были нужны «настоящие деньги», а потребительских товаров было настолько мало (плюс действовала карточная система), что немногочисленные заморские гости КНДР не только могли, но, по идее, обязаны были во всех случаях расплачиваться валютой собственной страны.
Одновременно степень государственного контроля и учета в Северной Корее многократно превосходила советскую. На словах вожди СССР никогда не обозначали народную нищету как доблесть, напротив, жить должно было быть лучше и веселее. Те же продовольственные карточки в Советском Союзе преподносились исключительно как «временные трудности». В Северной Корее по карточкам распределялось вообще все, что можно было распределить, включая ботинки, часы, черно-белые телевизоры и постельное белье. В начале 1970-х северокорейские «магазины» окончательно превратились в «распределительные пункты».
Частную продажу риса, кукурузы и ячменя в КНДР запретили еще в 1957 году. Приусадебный участок, площадью десять на десять метров, оставили для колхозников - можно было вырастить немного капусты и перца.
Правда - и это важно - условно свободная торговля в виде маленьких городских базаров, открытых в определенные дни и часы, запрещена не была. В свое время товарищ Ким Ир Сен прямо сказал, что на текущем историческом этапе существование рынков неизбежно, никуда не денешься, хотя в перспективе они, кончено же, обречены. Этого хватило, чтобы рынки в КНДР продолжили существование.
Эти маленькие базары и стали новыми «точками роста» для северокорейской экономики в начале 1990-х, когда рухнула планово-распределительная хозяйственная система, выстроенная Ким Ир Сеном, а в стране полыхнул голод, унесший жизни полумиллиона корейцев. Причины краха северокорейской плановой экономики очевидны – не стало субсидий и льготных поставок энергоносителей, прекратилась закупка северокорейской продукции. В стране практически остановились три четверти заводов и фабрик.
Официально никакой «рыночной экономики» в Северной Корее так и не появилось. В КНДР не то чтобы «разрешили» рынок – просто чиновники на местах стали закрывать глаза и на уличную торговлю, и на домашние мастерские, и на инфраструктуру, появившуюся вокруг частного бизнеса. Разумеется, они это делали не бесплатно. Но совсем маленьких послаблений для бизнеса оказалось достаточно, чтобы угроза голода отступила.
В результате в начале XXI века в КНДР частный бизнес был «почти» легализован. И весь мир, включая северокорейцев, оценивших преимущества свободной экономики (о голоде уже не было речи), ожидал, что КНДР начнет экономические реформы «по китайскому образцу», разрешит фермерство, кооперацию, малый бизнес. И такие шаги начали осуществляться, но…
Неожиданно в Северной Корее последовала кампания административных запретов на коммерцию. Однако целью этих запретов, как выяснилось спустя несколько лет, была вовсе не ликвидация частного сектора, а указание ему «подчиненного места» по отношению к «бизнесу государственному».
Частный бизнес сделал необходимые выводы – и с начала 2010-х годов северокорейское руководство восстановило нейтралитет по отношению к предпринимательской активности граждан. Больше того, «высший руководитель» Ким Чен Ын назначил премьер-министром Пак Пон Чжу, человека, игравшего ключевую роль в попытках реализовать рыночные реформы в КНДР в начале нулевых. На ключевые экономические посты Ким Чен Ын также определил людей, знающих, как должна функционировать современная экономика.
Итак, частного сектора в экономике КНДР формально не существует, однако, по экспертным оценкам, именно этот бизнес и генерирует от трети до половины северокорейского ВВП. И ряд инструкций, выпущенных властями, подразумевает, что частный сектор не только работает, но и активно взаимодействует с государством.
Предприниматель в КНДР может создать весьма крупное предприятие и самостоятельно управлять им. Но при этом такое предприятие будет оформлено как «государственное». И платить бизнесмен будет не только в казну, но и многочисленным проверяющим. Деньги из карманов мелких, средних и крупных предпринимателей поступают в распоряжение чиновников низшего или среднего звена, которые потом делятся со своим начальством более высокого уровня.
Любой житель КНДР считает само собой разумеющимся, что все чиновники берут взятки и такое поведение считается абсолютно нормальным.
При этом заниматься бизнесом северокорейским чиновникам формально запрещено. И запрет даже соблюдается. И у каждого такого чиновника есть жена – успешная бизнес-леди.
Важный момент - в смысле социального обеспечения население Северной Кореи полностью предоставлено самому себе. Да, формально для народа существует «бесплатное», но оно существует в таких объемах и такого качества, что все, кто могут, предпочитают платить.
Официальные пенсии в КНДР ничтожны по любым меркам - полдоллара в месяц или меньше. Раньше это отчасти компенсировалось тем, что пенсионерам полагались карточки на кукурузу (рис в Северной Корее не то чтобы роскошь, но продукт не повседневный). Сейчас, когда карточки отовариваются далеко не всегда, старики стараются работать в меру сил. Когда житель КНДР умрет, государство выдаст родственникам специальный паек на поминки: рис и алкоголь, а также немного денег.
Странный симбиоз «официальной государственной» и «неофициальной частной» экономики в КНДР, обогащающий правящую верхушку, но снимающий с нее ответственность за качество жизни граждан, подсказывает, почему в Москве полюбили Пхеньян. Современное устройство Северной Кореи похоже на «идеальное государство», существующее в головах многих российских охранителей. Народ переведен на полное самообеспечение, а начальство живет в своем отдельном мире, при этом все должны быть едины в желании сохранить существующий порядок вещей и в противостоянии внешнему миру. Как выразился товарищ Ким Чен Ын на VII съезде Трудовой партии Кореи: «Нам никто не хочет помогать, никто не хочет, чтобы наша страна стала единой, чтобы она жила хорошо, стала сильной и процветала».
В смысле роли и места культуры в обществе Северная Корея тоже может служить «образцом для подражания». Как писала одна из ведущих российских исследователей современной корейской культуры Татьяна Габрусенко «…писать книги, рисовать картины и ставить фильмы в КНДР – значит быть вовлеченным в одну из общественно полезных работ. Эта работа престижная и хорошо оплачиваемая. Но в корейской традиции… подразумевается, что с властью интеллектуал заодно… Творческой интеллигенции в Северной Корее всегда четко давали понять, кто и за что ее кормит…».
Российский ученый Федор Тертицкий как-то сделал транскрипт одной из северокорейских «аналитических передач» – нечто вроде тамошнего «воскресного вечера», посвященного Ли Мён Баку, президенту Республики Корея (в Пхеньяне не признают Южную Корею полноценной страной): «…огромные массы наших военных и обычных граждан гневно призывают изуродовать предателя на все времена крысенка Ли Мён Бака и его крысиный выводок… гнев в отношении крысы Мён Бака – предателя на все времена, – достигает небес…среди зарубежных соотечественников и прогрессивного человечества со всех пяти континентов раздаются голоса осуждения и отвержения крысы Мён Бака. …Гадкая крыса Мён Бак уже уничтожен критикой, доносящейся изнутри Южной Кореи и из-за границы. Репутация этой гниды уже выброшена в мусорное ведро истории…Надо не говорить о «переменах», а изменить гнилой антинародный проамериканский режим, противостоящий своим соотечественникам, в соответствии с единодушным требованием всех классов общества…».
Российский эксперт по Корее Андрей Ланьков так объяснил причину, по которой вожди КНДР не смогли пойти по «китайскому» или «вьетнамскому» пути: она – в существовании исключительно успешной Южной Кореи.
«Северокорейское руководство помнит, что над ними всегда висит угроза, условно говоря, восточногерманского сценария… Если они ослабят контроль, велик риск того, что система рухнет, а если система рухнет, то им, скорее всего, будет очень и очень грустно. Ясно, что в случае объединения капитализм в Северной Корее будут строить не неожиданно прозревшие секретари обкомов, которые сказали в Советском Союзе «Мы теперь все поняли, что были не правы», а менеджеры из Samsung’а и LG, которые приедут, и с ними конкурировать практически невозможно».
Распечатать