вторник, 3 октября 2023
История свидетельствует, что в эпоху политической турбулентности смертельные зелья растут в цене вместе с рисками их применения.
История древних царств полна сюжетов об отравлении. Властители Ойкумены заставляли слуг пробовать каждый кусочек своей еды, золотом платили знахарям за противоядия… Дальше всех зашел царь Митридат: он сам принимал ядовитые зелья в малых дозах, и приучил к ним свой организм. В токсикологии привыкание к ядам и сейчас называют «митридатизмом».
Каждый раз, как только кто–то из повелителей Древнего мира отправлялся в царство Аида, первой версией причины смерти называлось отравление. Рекордсменом по числу таких версий был Александр Македонский – в желающих прервать военную карьеру Александра, недостатка не было.
Перечисление таких примеров займет много места – достаточно сказать, что в Риме существовала коллегия «пробовальщиков пищи», готовых рисковать жизнью за хорошую плату, дегустируя еду по заказу патрициев и богачей. Дорого стоили и гарантированные противоядия вроде «рога единорога»
Сами же яды не считались особенно дорогим продуктом. Все зависело от щедрости покупателя: Нерон, например, наградил свою составительницу ядов Локусту обширными поместьями. Однако преемник Нерона, император Гальба, приказал казнить ее.
Как бы скудны ни были наши сведения о практике применения ядов в Древнем мире, мы можем описать контуры этого рынка. Уровень цен на смертельный товар зависел от статуса клиента и ранга предполагаемой жертвы. Торговля ядами носила, как бы мы выразились сейчас, глобальный характер: император Каракалла не только приобретал яды в Азии, но и зарабатывал на их перепродаже в провинции.
Следует отметить и другое важное обстоятельство, которое мы забываем сегодня – политическое убийство с помощью яда было не тайным, а демонстративным актом. Кому было надо – всё знали. Как выражался оратор Марк Фабий Квинтилиан, «труднее узнать яд, нежели врага». Прославленный учитель риторики знал, о чем говорил – он был приятелем императора Домициана, безжалостного к своим политическим соперникам. Если смертная казнь врагов цезаря требовала какой–никакой, но публичной юридической процедуры, то отравление становилось казнью, при которой цезарь показывал всем, что его воля выше закона.
Политические обычаи Средневековья дали новый толчок развитию рынка отравлений – кроме растительных и животных ядов, обычных для Древнего мира, в руки владетельных отравителей попали продукты химических опытов. Мастера смерти экспериментировали с мышьяком, солями меди и фосфора, ртутью. Изменились и практики применения отравы: если в простодушном Риме отравление означало заявление «Цезарь желает, чтобы ты умер», то в Средние века яд был призван скрыть и личность, и мотивы отравителя.
Впрочем, иногда яд служил инструментом возмездия. В 1314 году, умирая на костре, великий магистр ордена тамплиеров Жак де Моле проклял своих палачей – папу Климента и короля Филиппа IV. И в самом деле, папа Климент умер спустя месяц после казни де Моле, а перед смертью якобы покаялся, что по его приказу был отравлен император Генрих VII (в том, что император погиб от яда, современники не сомневались). А король Филипп скончался через полгода после смерти Папы. Было ли причиной отравление – неизвестно, однако занятия алхимией и приготовление ядов оказались среди обвинений, предъявлявшихся тамплиерам.
Королю наследовали его сын Людовик и внук Иоанн, которые быстро умерли один за другим и французский трон был занят другим сыном Филиппа, тоже Филиппом, но уже Пятым. Злые языки твердили, что внезапные смерти брата и племянника оказались выгодны молодому монарху. Так это или нет, утверждать мы не возьмемся, однако известно другое: летом 1321 года по Франции прокатился слух, будто ручьи, колодцы и водоемы оказались отравленными ужасным ядом, «в состав которого входили человеческая кровь, моча, колдовские травы, головы ужей, толченые жабьи лапки, кощунственно проколотые просфоры и волосы развратниц». Король Филипп слуху поверил, результатом чего стало массовое истребление всех заподозренных в отравительстве – сначала искали тайных тамплиеров, потом сожгли лепрозории, а потом взялись за евреев.
Последствия расправы над евреями оказались неожиданными – в столице Франции подорожал кредит, потому что у банков, принадлежавших итальянской общине в Париже, не стало конкурентов. Таким образом, паника, связанная с отравлениями, дала и макроэкономические эффекты. Самому же королю Филиппу борьба с отравителями не помогла – как пишет романтический историк, «…король умер… от мучительной болезни, выпив воды из французских рек, отравленной людьми французской земли».
Французский король Филипп V стал одновременно и бенефициаром, и жертвой политической токсикологии, а в XVI векe испанский король Филипп II связал ядом и политику, и экономику, и международные отношения.
В 1556 году польская королева Бона Сфорца поссорилась с сыном, королем Сигизмундом Августом. Причины обижаться на мать у короля были серьезные – Бона Сфорца отравила двух его жен. Сын предложил матери сделку: казна королевства в обмен на земельные владения и отъезд. Бона Сфорца согласилась, и вернулась на родину, в Италию, с колоссальной суммой.
Решив выгодно вложить деньги, королева Бона одолжила 430 тысяч золотых дукатов под 10% годовых герцогу Альбе, полководцу короля Филиппа II. Но вместо выплаты процентов король и герцог подослали к Боне отравителя. Наследником кредита оказался Сигизмунд, с которым в итоге король Филипп рассчитался – но не золотом, а серебром, вывезенным из американских колоний и быстро девальвировавшимся.
Идея использования яда как оружия международного уровня очень понравилась королю Филиппу и герцогу Альбе. Их следующей жертвой должен был стать принц Вильгельм Оранский, лидер голландского сопротивления режиму испанского короля.
Все было разыграно почти так же, как и в случае в Боной Сфорца, однако владетельных отравителей подвела логистика операции. Внедрить своего человека в ближайшее окружение принца Оранского герцогу Альбе не удалось. Поступили иначе – принц, любивший читать по ночам, получил в подарок ящик отличных восковых свечей. Вильгельм уже было почувствовал недомогание, но тут один из сотрудников принца обратил внимание на странный цвет пламени свечей – и на всякий случай выбросил подарок. Что это был за яд – неизвестно, не исключено, что таллий – чрезвычайно токсичный тяжелый металл, который и был открыт благодаря зеленому свечению продуктов своего горения. Если это так, то участники этой истории могут считаться первооткрывателями химического элемента.
Разочаровавшись в ядах, король Филипп предложил 25 000 крон за убийство Вильгельма, и убийца нашелся. Однако смерть принца Оранского только сплотила борцов за свободу Голландии. С потерей Северных Нидерландов король Филипп утратил и половину налоговых доходов своей империи, а также финансовые, торговые, промышленные и логистические центры в Амстердаме и Роттердаме, что нанесло непоправимый ущерб финансам испанской монархии.
Мода на политические убийства с помощью яда не обошла и средневековую Московию – например, в причинах смерти князя Дмитрия Шемяки, отважного соперника князя Василия Темного, сомнений нет. Князь Василий неизменно терпел поражения от князя Дмитрия в открытом бою, однако сумел организовать против Шемяки полноценную террористическую операцию.
Летом 1453 года Василий Тёмный послал дьяка Степана Бородатого «в Новогород с смертным зелием уморити князя Дмитрея». Дьяк передал яд посаднику Исааку Борецкому, который подкупил повара по прозвищу Поганка. Шемяке была подана курица, которую участники отравления «смертным зелием доспеша», князь «яде не ведый мысли их», «ту же разболеся» и скончался.
Это отравление имело колоссальные политические последствия – Василий не скрывал, что он и есть организатора убийства, наградил его исполнителей и в итоге стал безальтернативным повелителем Московии, определив ее политическую судьбу на столетия вперед.
И не случайно Пушкин завершил своего «Бориса Годунова» описанием политического убийства с помощью яда. «Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!»
В эпоху Просвещения и на заре Нового времени отравляющие вещества временно выпали из арсенала политиков. Исключением следует считать Первую мировую войну, когда войска столкнулись с небывалой ранее ситуацией – необходимостью прорыва эшелонированной обороны противника, насыщенной пулеметными точками. Появилась идея внезапного применения боевых отравляющих веществ – залить траншеи обороняющихся ядовитым газом, убить пулеметчиков и послать вперед свою пехоту.
Но даже первое, неожиданное для французских войск, применение газов 22 апреля 1915 года в Бельгии обнаружило серьезные недостатки этого боевого метода. Да, колониальные части в районе Лангемарк–Поэлкапелле, под Ипром, в панике оставили свои позиции. Но немецкая пехота, также не имевшая средств защиты, не торопилась наступать вслед за облаком газа, и солдаты 1–й Канадской дивизии, фактически пожертвовав собой, успели закрыть прорыв.
В дальнейшем газ применяли с обеих сторон, войска несли потери, но чем дальше – тем меньше, поскольку средства противохимической защиты развивались очень быстро. Кроме того, эффективность химической атаки сильно зависела от погоды, бывало, что изменившийся ветер относил газовое облако к позициям атакующих.
Однако если после Первой мировой до массового применения боевых отравляющих веществ дело не дошло, то их точечное использование стало фирменным знаком советских спецслужб. На процессе «антисоветского правотроцкистского блока» в 1938 году первому наркому НКВД Генриху Ягоде и его сотрудникам среди прочего были предъявлены обвинения в отравлении председателя ОГПУ Менжинского, члена Политбюро Куйбышева и даже писателя Максима Горького.
Ягода был расстрелян, но Токсикологическая лаборатория НКВД продолжала свою работу под руководством доктора медицинских наук профессора Майрановского. В 1951 году как врага разоблачили самого Майрановского. После смерти Сталина он попытался напомнить о себе как о жертве репрессий, но не тут–то было. Результатом расследования обстоятельств деятельности Майрановского стал примечательный документ, ныне хранящийся в РГАСПИ (Ф. 17. Оп. 171. Д. 479. Л. 145—147)
«14 февраля 1953 года за злоупотребление служебным положением и незаконное хранение сильнодействующих веществ (ст.ст. 193–17 п. «а» и 179 УК РСФСР) осужден к тюремному заключению на 10 лет бывший начальник токсикологической лаборатории МГБ СССР Майрановский Григорий Моисеевич, 1899 года рождения, полковник медслужбы, бывший член КПСС.
[…] При обыске на квартире у Майрановского было обнаружено 2 кг азотнокислого натрия (смертельная доза 3—4 грамма), 10 смертельных доз аконитина, 25 ампул стрихнина и др. яды, а также несколько тысяч снотворных доз сильнодействующих веществ. […] Не отрицая незаконности хранения ядов, Майрановский показал, что он не ставил себе цели использовать хранившиеся у него яды для совершения преступлений.
В связи с разоблачением изменническо–заговорщической деятельности Берия и его сообщников следствием была вновь проверена служебная деятельность Майрановского.
Установлено, что врач Майрановский, принятый в 1937 году на работу в органы НКВД, по предложению Берия и Меркулова организовал и оборудовал в 1938 году специальные помещения особо секретной и токсикологической лаборатории, где и производил по приказанию названных врагов народа бесчеловечные испытания различных смертоносных ядов на осужденных к высшей мере наказания.
В течение ряда лет Майрановским было уничтожено мучительным способом большое количество таких осужденных, личность которых следствию установить не удалось, поскольку Берия и Меркулов, представляя Майрановскому «объекты испытания», скрывали данные об их личности.
[…] Учитывая связи Майрановского с разоблаченными врагами народа Берия и Меркуловым, выполнение им особо доверительных заданий этих лиц и социальную опасность Майрановского как лица, производившего бесчеловечные опыты над живыми людьми, полагал бы действие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 17 марта 1953 года об амнистии на осужденного Майрановского Григория Моисеевича не распространять и ограничиться отбытием наказания по вынесенному ему приговору…»
В то время как Майрановский отбывал наказание, его детище – Токсикологическая лаборатория – продолжало давать свои ядовитые плоды. 12 августа 1961 года в Западный Берлин бежал легендарный боевик КГБ Богдан Сташинский, признавшийся в совершении ряда убийств в Западной Германии. Сташинский убивал, используя газовый пистолет, снаряженный ампулами с цианистым калием. Судить о мотивах его побега нам сегодня сложно – скорее всего, он боялся сам стать жертвой очередной спецоперации. Но «Дело Сташинского» считается важным эпизодом в практике немецкого правосудия. Он получил всего восемь лет заключения, поскольку суд признал его пособником, а не виновником преступлений – таковыми судья назвал руководителей Сташинского в столице СССР, сам же агент только «выполнял приказ».
Впрочем, в бегстве Сташинского его руководители даже увидели определенный политический выигрыш: теперь весь мир знал, что Москва имеет не только силы и средства, но и политическую волю к тайному уничтожению тех, кого считает своими врагами – совсем в духе римских цезарей.
Своеобразным же культурным ответом Москвы на «дело Сташинского» можно считать знаменитый фильм «Мертвый сезон», сюжет которого строится вокруг разоблачения советской разведкой какого–то беглого немецкого военного преступника, продолжающего работу над созданием странного «психохимичсекого оружия» в неназванной «западной стране».
Так или иначе яд следует признать обоюдоострым оружием с неоднозначными последствиями. Он способен отравить слишком многое – в том числе экономику. Тот, кто готов применять такое оружие, показывает, что для него нет никаких ограничений и он не собирается соблюдать никакие правила. Из такого поведения экономические агенты делают свои выводы – и не в пользу отравителя.
Распечатать