понедельник, 11 декабря 2023
История выхода Британии из Евросоюза – парадоксальный кейс о взаимодействии экономического рационализма и национального характера.
Спустя два года после референдума опросы общественного мнения показывают, что подданные Ее Величества несколько погорячились со своим желанием расстаться с Евросоюзом. Конечно, сокрушаться по поводу засилья брюссельской бюрократии и приезжих, претендующих на социальные пособия, не перестали. Тем не менее, больше половины респондентов, опрошенных телекомпанией Sky, считают, что от Brexit надо отказываться пока не поздно. И только треть британцев продолжает настаивать на уходе из ЕС любой ценой. Зато идею повторного референдума одобряют две трети.
Обыватель включил голову вместо сердца, могли бы сказать экономисты. Стоило людям сбавить эмоциональный накал и взяться за калькулятор, как выяснилось, что мигранты из ЕС едут в Лондон не за пособиями, а за работой. Большинство приезжих в Британию из ЕС – высококвалифицированные специалисты. Среди этих иммигрантов доля работающих приближается к 80%. Хотя, сумму, которую Британия вносит в кассу Евросоюза, нельзя назвать маленькой – в год она составляет около 9,7 млрд фунтов, однако механизм свободной торговли внутри ЕС, который собирался из мельчайших деталей и настраивался на протяжении полувека, – это очень большая ценность для британского бизнеса, и пренебрегать ею недопустимо.
А преимущества британских предпринимателей от использования этого механизма значительно перевешивают издержки от регламентов Евросоюза. К тому же и сами-то эти регламенты и правила, так раздражавшие сторонников Brexit, касались в первую очередь стандартов качества и безопасности, и никак не влияли ни на фискальные порядки, ни на трудовое законодательство в Соединенном Королевстве.
Результаты референдума показали, что шотландцы и ирландцы по вопросу о членстве в Евросоюзе сильно расходятся во мнениях собственно с англичанами. Более 60% жителей Шотландии проголосовало за то, чтобы остаться в ЕС, против Brexit выступило также больше половины жителей Северной Ирландии.
Последнее обстоятельство заставило сформировать целый пакет «особых условий» для Северной Ирландии, и определить специальный порядок пограничного режима с остальной частью Зеленого острова, который покидать Европу не собирается. Более того, отсутствие жесткой границы между «двумя Ирландиями» - это штука посильнее всех договоров с ЕС, поскольку является одним из ключевых положений Белфастского соглашения 1998 года. В соответствии с ним Ирландская республиканская армия, тридцать лет терроризировавшая британскую корону, должна была сложить оружие.
Вдобавок часть англичан, не дожидаясь выхода своей страны из ЕС, переходит на ирландскую сторону. По словам Нила Ричмонда, председателя комитета по Brexit в Сенате Ирландии, только за первую половину 2018 года в ирландское посольство поступило 45 000 заявлений от граждан Великобритании о вступлении в гражданство Ирландии. Для смены подданства достаточно представить документальное подтверждение, что ирландцем был кто-то из предков во втором-третьем поколении.
Как замечал еще в позапрошлом веке основатель социальной психологии Гюстав Лебон, «открытия научные и промышленные, глубоко изменившие условия существования народов, изменили вместе с тем характер деятельности правительств…Телеграф и пар, уничтожая расстояния, обратили весь мир в единый рынок… Правительства должны были вполне отказаться от желания подчинять правилам промышленность и торговлю».
История Brexit стала блестящей иллюстрацией этих слов. Доли UK и EU в мировой экономике критически неравны. Британия – это не более 3% мирового ВВП, а Евросоюз без Британии – не менее 18% мирового ВВП. О равноправии в переговорах в этом случае говорить практически невозможно, и в этой ситуации Брюссель мог просто обозначить свои требования, что он и сделал.
В итоге Лондону пришлось согласиться, что на ближайшие годы сохранится подчинение британских судов европейскому, будут созданы особые условия для Северной Ирландии, продолжат действовать таможенный и многие другие союзы. Стоило ли в этом случае и огород городить?
Объяснение такому нерациональному, с точки зрения экономического прагматизма, поведению можно найти у того же Лебона. Социальный идеал англосаксов, объяснял он, «весьма определённый… Идеал этот состоит в том, чтобы роль государства низвести до минимума, а роль каждого гражданина возвысить до максимума, что совершенно противоположно идеалу латинской расы». Словосочетание «латинские расы» исследователь психологии народов употреблял, естественно, не в антропологическом смысле.
Это выражение – «латинские народы», объяснял Лебон, прилагается к таким народам, у которых, может быть, нет и капли латинской крови, но которые в течение долгих веков находились под влиянием латинских идей.
А идеи эти, по мнению Лебона, заключались в следующем: «Проникнутые необходимостью принципа власти, правительства в продолжение веков препятствовали латинским народам мыслить, желать и действовать, и все воспитание имело целью поддерживать этот тройной запрет».
Собственно, различными представлениями о роли правительств адепты Brexit и объясняли свое принципиальное желание покинуть Евросоюз. Пусть на континенте занимаются составлением мудреных правил, регулирующих европейские порядки. Мы на Острове будем свободны и от мелочной регламентации, и избыточного регулирования. Возьмите тот же Сингапур – полвека назад он вышел из состава Малазийской Федерации, и получилось очень неплохо. Обойдемся и своим умом, без советов брюссельских бюрократов. Была же в свое время Британия и мастерской мира!
Основания у такой логики есть — европейский проект в последние лет десять все больше выглядит проектом развитого госкапитализма в сочетании с социал-демократией и ценностями всеобщего принудительного равенства возможностей и прав. Это те самые идеи, которые Гюстав Лебон называл «латинскими».
Сам Лебон призывал не относиться к его выводам как к догме, и напоминал, что народы способны учиться. На протяжении всего ХХ века Европа могла на собственном опыте познакомиться с самыми разными вариантами экономического устройства. Здесь знают и как устроить скандинавские государства всеобщего благосостояния, и как вылечить «голландскую болезнь». К тому же когда-то Европа прошла через карточную систему, тарифные войны, «железный занавес».
Из этого практического учебника экономической теории европейцы извлекли множество уроков, и деятельность Европейского союза - их результат. И современное welfare state в его европейском варианте - это не просто раздача пособий и пенсий. С точки зрения экономики, европейские социальные пособия - это всего лишь передача части бюджетных средств в руки самих граждан, которые могут распорядиться ими более эффективно, чем это может сделать государство с его национальными проектами и спортивными форумами.
Что же касается эффективности хозяйственной деятельности участников Евросоюза, то их экономика очень неоднородна. Крошечные Нидерланды с их 2,5 млн гектар сельскохозяйственных земель по объему сельхозпроизводства уступают только США. Польша настолько умело пользуется преимуществами открытых европейских границ, что постоянно опережает ЕС по темпам экономического роста.
За последние 50 лет Британия и без Brexit’а избавилась от множества старых отраслей, построив множество новых, и серьезно изменила большинство своих внутренних институтов (исключая парламент и корону). Даже формально покинув ЕС, Британия могла бы сконцентрироваться на развитии своего главного преимущества, которое много столетий давало ей стратегический перевес над своими противниками – быть центром притяжения для интеллектуалов, ученых и инженеров. Как предсказывал Лебон: «Предположим, что все выдающиеся умы Европы — ученые, артисты, промышленники, изобретатели, цвет рабочих были бы … принуждены искать убежища на каком-нибудь острове… вне сомнения, этот остров, каким бы бедным мы его себе ни представляли, скоро сделался бы первой страной в мире по культуре и богатству».
Больше того, опыт Brexit’a может пригодиться для решения проблемы куда большего масштаба. Как предсказывает известный шведский футуролог Кьелл Нордстрем, уже к 2030 году вместо 28 стран Евросоюза может появиться 50 мощных экономических хабов, основой которых станут городские суперагломерации. Уже сейчас Большой Лондон составляет треть экономики Великобритании. Вместо условной «Швеции» появится агломерация Стокгольм-Гетеборг-Мальме, где и будет жить абсолютное большинство шведов. На смену «Австрии» придет «Большая Вена». Вместо «президентов стран» ключевые решения будут принимать «мэры городов», а это потребует кардинальных перемен в политике и функционировании общественных механизмов.
В такой ситуации будут выигрывать те, кто сможет постоянно искать и находить новые формы альянсов и улучшать механизмы кооперации. И, возможно, Британия сегодня покидает Европейский союз для того, чтобы несколько лет спустя Лондон вернулся в Конгресс европейских городов, или как там он будет называться.
Распечатать