вторник, 3 октября 2023
Обычно комментаторы работ Александра Солженицына обращают внимание на политическую или публицистическую составляющие его творчества, в меньшей степени – на художественные особенности текстов. Между тем, эпизодами из книг Солженицына можно иллюстрировать учебник по истории российской экономики ХХI века.
«КрасилИ» - не было картины ярче!», - писал Варлам Шаламов, комментируя «Один день Ивана Денисовича». Кто не помнит, «красилИ», с ударением на последний слог, это прозвище предприимчивых колхозных мужичков, освоивших, как сказали бы сейчас, креативный промысел, «одинаковый и веселый». Промысел, давший мужикам возможность выкарабкаться из нищеты и безнадеги послевоенного колхоза.
«Привез кто-то с войны трафаретки, и с тех пор пошло, и всё больше таких мастаков-красилЕй набирается: нигде не состоят, нигде не работают, месяц один помогают колхозу в сенокос да в уборку, а за то на одиннадцать месяцев колхоз ему справку дает, что колхозник такой-то отпущен по своим делам и недоимок за ним нет… И ездят они по всей стране и даже в самолётах летают, …а деньги гребут тысячами многими, и везде ковры малюют: пятьдесят рублей ковёр на любой простыне старой, какую дают, какую не жалко — а рисовать тот ковёр будто бы час один…»
Руководители нашей социальной политики задаются вопросами, чем же все-таки занимаются не то десять, не то двадцать миллионов работоспособных россиян, которые вроде бы и нигде не числятся, и не состоят, и даже как бы не работают, и налогов не платят. А тем не менее, как-то живут, питаются и даже размножаются и плодятся.
Промышляют, говорит Солженицын устами Ивана Денисовича. Промышляют, соглашаются исследователи из Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС, изучавшие особенности внутренней трудовой миграции на примере малых и средних российских городов. Согласно их выводам, каждое пятое домохозяйство в малом городе и каждое восьмое домохозяйство в среднем городе в последние пять лет имеет в своем составе «работника на выезде». Каждое десятое домохозяйство считает выездную деятельность важным источником дохода. Полагаем, добавляют исследователи, что в сельской местности, особенно удаленной от крупных городов, распространенность отходничества и роль заработков на стороне еще выше.
Больше того! Промысел «красилЕй» в известном смысле можно назвать и художественным и высокотехнологичным. Солженицынский «красИль» с его кистями, тряпками и трафаретками гораздо ближе стоит к московскому хипстеру с айпадом в руке и рептилоидом в башке, чем к лубочному мужику-мастеровому.
«Ни по-плотницки не ходят, чем сторона их была славна, ни корзины лозовые не вяжут, никому это теперь не нужно». Общество требует «ковры трёх сортов: один ковёр «Тройка», второй ковёр — «Олень», а третий — под персидский. И никаких больше рисунков нет»
Иван Денисович интересовался: как же он будет красить ковры, если отроду рисовать не умел? «Отвечала жена, что рисовать их только дурак не сможет: наложи трафаретку и мажь кистью сквозь дырочки». Ну вот как сейчас - скачай программу, мастери картинки через фильтры, выкладывай в социальные сети и называй себя дизайнером или еще как-нибудь.
Неужели готовы будут люди платить за такую чепуху? Еще как! От бедности и не то купят. «И за эти по всей стране люди спасибо говорят и из рук хватают. Потому что настоящий ковёр не пятьдесят рублей, а тысячи стоит».
Да, иллюстрация яркая, но какой же Солженицын экономист? Где же его экономическая программа, обстоятельная, с пунктами и, как это модно нынче, дорожными картами, по которым мы, как по навигатору, должны приехать в светлое будущее. Экономическая программа у Солженицына рассыпана по его текстам и запечатлена в хлестких фразах.
Вот как Александр Исаевич объяснял всю суть российского «государственно-частного партнерства» на примере одной лесоповальной командировки Устьвымлага.
В конце сороковых годов выжить в той командировке можно было только получая «стахановскую» норму хлеба, полагавшуюся за полуторную выработку. За простое же выполнение плана давали такой паек, на котором оставалось только умереть. Ну, вот как сегодня правнуки начальников Устьвымлага назначают своим сотрудникам зарплату в двадцать тысяч рублей, напоминая, что государство им ничего не должно. А из-за лютой зимы не могли заключенные на том лесоповале выполнить и половину нормы, однако приписывал такой же заключенный-нормировщик недостающие «кубики» леса, за которые полагалась и дополнительная полбуханка хлеба. Не внакладе оставалось и начальство, за перевыполнение того плана выписывавшее себе многотысячные премии.
Но поваленный лес надо вывозить. И к весне выяснилось, что разница между «записанным» и «вывезенным» лесом уже достигла восьми тысяч «кубов», и дальше будет только расти. Начальство встревожилось, но нормировщик (инженер, которому расстрел за антисоветскую агитацию заменили на 20 лет лагерей) успокоил граждан чекистов. Подождем, пока дороги развезет.
В апреле лесная командировка буквально утонула в непролазном болоте. И тогда нормировщик принес начальству на подпись подробную записку с объяснением. Дескать, из-за ударного повала леса минувшей зимой восемь тысяч кубометров не поспели вывезти по санному пути, по болотистому же лесу вывезти их невозможно. Дальше доказывалось, что вывозка этих стволов по лежневой дороге, которую надо еще построить, будет стоить дороже их самих. А если дождаться сухого сезона, то пролежав несколько месяцев в болоте, «кубы» будут уже некондиционные и заказчик примет их только на дрова. Управление лагерей согласилось с грамотными доводами и списало «восемь тысяч кубов».
Так «стволы эти были свалены, съедены, списаны - и снова гордо стояли, зеленея хвоей». Впрочем, резюмирует автор, «недорого заплатило и государство за эти мертвые кубометры: несколько сот лишних буханок черного, слипшегося, водою налитого хлеба».
«И все это - затея как прожить, а вовсе не нажиться, а вовсе не - ограбить государство». Сохраненная сотня жизней, добавляет Солженицын, «в прибыль не шла - этого добра на Архипелаге никогда не считали».
А где же программный вывод, спросит читатель? Вот он:
«Нельзя государству быть таким слишком лютым - и толкать подданных на обман».
Как себе представлял Солженицын «нелютое» государство в смысле экономики? Идеальным – видимо, то, которое он описывал в «Августе Четырнадцатого», с его расторопными, самостоятельными и щедрыми промышленниками и образованными, энергичными и с деловой жилкой инженерами, этакий «нерушимый союз ума и капитала». Технократия, конечно же, технократия, недаром один из самых светлых героев «Августа», буквально рыцарь без страха и упрека, это инженер Обдовский, имевший реального прототипа - замечательного инженера Петра Пальчинского.
Интеллект, энергия и знания неизменно выталкивали Пальчинского вверх - что в лояльных царю деловых кругах, что в социалистическом движении, что в эмиграции, что в правительстве Керенского, и даже при большевиках, когда Пальчинский стал экспертом Высшего совета народного хозяйства СССР. Последняя должность его и погубила - один из лучших в мире специалистов по горнорудной промышленности попытался растолковать своим начальникам бесперспективность строительства Магнитогорского металлургического комбината с точки зрения интересов национальной экономики.
Где же и строить новый комбинат, как не рядом с крупнейшим месторождением железной руды, кричали начальники! Не рудой единой жив сталелитейный завод, рассуждал Пальчинский, около будущего города Магнитогорска (который надо построить) нет запасов угля. Поэтому топливо для прожорливых доменных печей придется доставлять по железной дороге, которую также надо построить. Да и сам объем запасов местного железорудного месторождения точно никто не знает! Вероятно, в перспективе не только уголь, но и саму руду надо будет везти издалека (так и произошло впоследствии).
А как же надо строить, спрашивали начальники? Например, рассказывал Пальчинский, в Соединенных Штатах, сталелитейные предприятия строят не вблизи месторождений железной руды, а в Детройте, в Гэри (тамошний комбинат и был скопирован в Магнитогорске), Кливленде и Питтсбурге. Почему так далеко от гор? Потому, объяснял инженер, что в этих городах уже есть необходимые трудовые ресурсы и вся инфраструктура, первые три города связаны с местами добычи руды водными коммуникациями, а Питтсбург находится вблизи крупных залежей угля.
Но инженер не смог переубедить начальников - 22 мая 1929 года Коллегия ОГПУ приговорила его к расстрелу.
А отечественные начальники, которых описывал Солженицын в «Архипелаге» и «Круге первом», за сотню лет ничуть не изменились. Люди изумляются: как может российский чиновник спокойно смеяться в лицо людям, говоря, что «государство им ничего не должно», и предлагать питаться «макарошками», которые «везде стоят одинаково»?
Да вот точно так же, как дедушки этого начальства смеялись перед строем заключенных: «В консервные банки обую, а на работу пойдешь!»; «Шпал не хватит - вас положу!». И, конечно, бессмертное: «Инвалид у меня во всем Спасске один — без двух ног. Но и он на лёгкой работе — посыльным работает!»
Это ведь не шутка: автор последней фразы, полковник Чечев, сделал карьеру за счет своих организационных инноваций — в его лагерях, по свидетельству Солженицына, «придумали четырёх одноруких (двух с правой рукою и двух с левой) ставить на носилки. Это у Чечева придумали — вручную крутить станки мехмастерских, когда не было электроэнергии». Высокопроизводительные рабочие места, чтобы вы понимали.
А что же со всем этим делать такому, как Иван Денисович, заключенный Щ-854? «Из рассказов вольных шоферов и экспедиторов видит Шухов, что прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут и тем живы».
Распечатать