«Если нам повезло в Октябрьской революции, то Октябрьской Революции не повезло в нашей печати. До сих пор еще у нас нет ни одной работы, которая давала бы общую картину Октябрьского переворота, выделяя его важнейшие политические и организационные моменты». Эти слова Льва Троцкого, сказанные об октябре 1917 года, применимы и к октябрю 1993-го.
О событиях октября 1993 года сегодня рассказывают настолько невнятно, что вообще любой рассказ выглядит подозрительно. Нет и художественного воплощения конфликта президента России и Верховного Совета (ВС) – не считая эпизодов в сериалах, пары романов, написанных сторонниками ВС, и воспоминаний участников событий, противоречащих друг другу.
Но события 25-летней давности заслуживают пристального внимания. Потому, что итогом их стало заключение прочного гражданского мира после общественного конфликта.
И формально «побежденные» противники президента Ельцина превосходно ужились с формальными «победителями». Бывшие защитники Верхового Совета продолжали политические карьеры, заседали в Государственной Думе, занимали государственные должности, начальствовали в университетах и даже руководили регионами. Никого не изгнали из страны. Никто не был даже выселен из служебной квартиры. Деловые люди, рублем поддерживавшие оппонентов власти, тоже не пострадали.
Но одной амнистии, объявленной весной 1994 года, для такой идиллии было совершенно недостаточно. Очевидно, что стороны конфликта действительно договорились о чем-то. И сделали это так надежно, что содержание их договоренностей и 25 лет спустя остается предметом солидарного молчания.
О чем они договорились? Для ответа необходимо понимать мотивацию противоборствующих сторон - чего, собственно, они хотели? Что стояло «на кону» и было главным призом победителю?
Сторонники Верховного Совета утверждали, что их противостояние Ельцину носило идеологический характер, будучи реакцией на рыночные реформы. Но на самом деле возвращаться к плановой экономике никто не собирался. К лету 1993 года прилавки магазинов уже давно наполнились товарами. Рубль стал конвертируем. Начальство не вмешивалось в сферу торговли и бытовых услуг – и она моментально получила развитие.
Референдум, проведенный в апреле 1993 года, показал: несмотря на личные денежные неурядицы, граждане в целом поддерживают экономический курс. Доверие правительству выразило более половины участников референдума. «За реформы» были, прежде всего, большие города, жители которых избавились от очередей и дефицита. Бизнес, ориентированный на потребительский рынок, не пугало ни отсутствие устойчивых институтов, ни инфляция – все решал неудовлетворенный клиентский спрос.
Но кто-то превосходно обходился и без спроса и без товаров. Главным товаром реформируемого «планового хозяйства» был административный вес распорядителя активов. Вес, который мог конвертироваться и в миллиарды долларов, и в килограммы рублей.
Это прекрасно понимали в Верховном Совете, который отстаивал свое право делать советских начальников российскими капиталистами. Именно ВС РФ в 1992 году утвердил программу ваучерной приватизации, которую потом так критиковали депутаты. Именно Верховный Совет голосовал за «льготы трудовым коллективам» при приватизации, на самом деле ставшие «льготами для директоров».
Но в 1993 году до завершения приватизации было еще далеко. Ключевой проблемой в тогдашней ситуации был поток противоречивых стимулов, исходивших от исполнительной и законодательной власти. Никто не мог уверенно сказать, кто именно - Верховный Совет или правительство, окончательно и бесповоротно закрепит права начальственной верхушки на активы, оставшиеся от хозяйственного комплекса СССР.
Главным вопросом начала девяностых был не вопрос, что лучше - капитализм или социализм? Главным был вопрос - кто персонально станет хозяином «заводов, газет, пароходов», которые по факту уже находились в руках их директоров, поддерживаемых вчерашними секретарями райкомов КПСС и другими местными чиновниками.
Это было похоже на ситуацию раннего Средневековья, когда после распада античных империй феодалы делили поместья и возводили замки. Теперь на месте полей и лугов были взлетно-посадочные полосы и горно-обогатительные комбинаты, но суть дела от этого не менялась
И как барон нуждался в легитимации бенефициев со стороны короля, так и свежеиспеченный обладатель вчерашней «социалистической собственности» нуждался в легитимации со стороны верховной власти. Кто-то должен был выдать «окончательную бумажку», как выражался профессор Преображенский.
А вот с подписью под «окончательной бумажкой» были проблемы. Президент оставался президентом, но Верховный Совет (сформированный по итогам выборов 1990 г. еще в СССР), имел полномочия на «осуществление в пределах компетенции Российской Федерации законодательного регулирования отношений собственности, организации управления народным хозяйством, … бюджетно-финансовой системы, …налогообложения, использования природных ресурсов». Вот на реализации этих полномочий депутаты и настаивали. Делая это в точном соответствии с волей своих действительных избирателей – руководителей советских заводов.
В Советском Союзе центром общественной жизни человека было государственное предприятие, на котором он работал. И главным «политическим» спонсором регионального депутата, объективно оказывался в первую очередь директор главного местного завода. Интересом которого было желание закрепить в своем распоряжении личную долю бывшего общенародного достояния.
Как же быть тогда с версией о том, что депутаты ВС России стремились к возвращению в СССР? Никак. Защитники Верховного Совета до сих пор не дают ответа – какую экономическую политику они проводили бы в случае своей победы? Слова о «возрождении производства» - не ответ на вопрос, кто персонально стал бы хозяином «возрождаемых» заводов.
Этот вопрос и был разрешен в ходе заключения «гражданского мира» после октября 1993 года. Содержание нового начальственного договора стало видно из действий «красных губернаторов», которые в середине 1990-х легко выигрывали выборы под советским флагом и лозунгами «возвращения» и «возрождения». Но, получив в свои руки большую печать и бюджетный рычаг, такой губернатор забывал слова и занимался делом - раздавал подряды друзьям и заботливо выращивал местных «олигархов».
Народ должен был быть накормлен - так звучала первая часть договора. Народ должен был быть исключен из процесса распределения собственности - так звучала вторая часть этого негласного договора. И сегодняшние экономические проблемы - отголоски этого неудачного решения, потому что демонстративное отстранение человека от собственности подавляет у него интерес к эффективному труду.