Славная революция и бесславные правители

Много раз мне приходилось сталкиваться с недоумевающими вопросами зрителей, слушателей или читателей. Как же они там, наверху, ничего не понимают? Неужели не знают, что мы здесь бедно живем? Почему ничего не предпринимается? Подобные вопросы исходят из представления, будто власти должны заботиться о народе, осуществлять разумные преобразования, справедливо распределять имеющиеся блага. Значительная часть научной экономической литературы тоже исходит из такого рода предположений. И, соответственно, ничего не может объяснить тому широкому кругу читателей, которых интересуют не научные абстракции, а реальная жизнь. А вот в трудах, подготовленных на стыке экономики, политологии и социологии можно обнаружить совсем иной подход.

«С точки зрения тех, кто контролирует политическую власть, –отмечают Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон, – нет никакой необходимости вводить более полезные для экономического роста или благосостояния граждан институты, если действующие институты гораздо лучше служат интересам самой власти». Если исходить из подобного предположения, то все быстро становится на свои места, и на все недоуменные вопросы находятся убедительные (хотя и печальные) ответы.

Книга Дарона Аджемоглу (на фото слева) и Джеймса Робинсона «Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты» сегодня является главным бестселлером для тех, кто хочет разобраться в проблемах модернизации и развития. Она настолько популярна, что даже писать о ней, вроде бы, смысла нет. Но, как это часто бывает, широко известными становятся лишь общие положения, которые все постоянно цитируют, тогда как тонкости, важные для глубокого понимания проблемы, остаются незамеченными.

Извлечение экстракта

В этой книге обращают внимание прежде всего на вводимые авторами понятия инклюзивных и экстрактивных институтов. Проще говоря, политические и экономические правила игры в той или иной стране могут строиться двумя способами. Либо эти правила вовлекают значительные массы людей в производство, в творчество, в инвестиции капитала – и тогда страна богатеет. Либо они помогают определенным элитам вытягивать из страны разнообразные богатства, и тогда государство беднеет.

У нас распространено мнение, что одно другому не сильно противоречит, что можно вытягивать из страны экстракт, но при этом богатств будет хватать и той массе населения, которая к экстракту допуска не имеет. Во всяком случае события нулевых годов наводили, вроде бы, на эту простую мысль. Более того, многие эксперты полагали, что любители экстрактов должны развивать экономику, поскольку лишь так они смогут пользоваться своими благами достаточно долго.

Аджемоглу и Робинсон обращают внимание на то, что логика правящих верхов может быть совершенно иной: им не нужны институты долговременного успешного развития. Такие правила игры лишь осложняют извлечение экстракта. В частности, потому, – отмечают авторы, размышляя о долговременном (1965 – 1997 гг.) правлении Жозефа Мобуту в Конго (Заире), – что в успешном и процветающем обществе удовлетворять личные интересы правителя будет значительно сложнее.

Думается, в реальности это все же не всегда так. В истории человечества было немало монархических и авторитарных режимов, в которых по разным причинам и правители благоденствовали, и народные массы становились хоть немного более обеспеченными. Но, естественно, так происходит не ввезде. Благонамеренные деспоты - довольно редкое явление. В большинстве случаев результаты авторитарного правления печальны. И потому важен следующий вывод авторов: «Большинство экономистов и советников при правительствах всегда сосредоточены на том, как сделать “все правильно”, однако, что действительно нужно – так это понять, почему бедные страны делают “все неправильно”. А они делают “все неправильно” чаще всего не из-за невежества своих правителей или культуры народа. Они делают “все неправильно” не по ошибке, а абсолютно намерено. Чтобы понять, почему так происходит, нужно выйти за пределы экономической науки и на время забыть теории экспертов, знающих, “как все сделать правильно”. Наоборот, нужно понять, как на самом деле принимаются решения, кто получает право их принимать и почему эти люди принимают именно такие решения, какие принимают».

Сила компромисса

И еще нужно понять, почему неблагоприятная ситуация в какой-то момент меняется, и на смену экстрактивным институтам приходят инклюзивные. Размышляя об этом, Аджемоглу и Робинсон сторонятся двух крайностей. С одной стороны, они не делят страны на счастливые (где все всегда хорошо) и несчастные (неспособные на реформы). Но, с другой стороны, они не пытаются показать, будто любой народ в любой момент может свергнуть плохой политический режим, если на то есть воля. Авторы книги пишут об условно детерминированном пути развития. Это значит, что возможности для преобразований всегда разные. Они зависят от множества событий, которые с нами происходили в предшествующие века. Если накопилось много благоприятных обстоятельств, способствующих преобразованиям, перемены наступят быстрее. Если же таких обстоятельств мало, перемены наступят позже, либо потребуют большей удачи в самый напряженный момент борьбы реформаторов с любителями выжимать экстракт из страны в свою пользу.

Существуют в истории некие точки перелома. Вдруг (в силу, возможно, случайных обстоятельств) происходит революция или мирная смена власти. Если в долгие годы (или даже столетия), предшествовавшие этому событию, в стране формировались важные позитивные факторы, способные повлиять на улучшение институтов, то с большой степенью вероятности произойдут позитивные перемены. Если же такие факторы не накапливались, смена власти будет формальной, и новые правители станут точно так же тянуть экстракт себе в карман.

О нашей стране и о Восточной Европе в целом Аджемоглу и Робинсон пишут довольно мало. Иногда даже путаются. Так, например, почему-то считают, что после «черной смерти» (эпидемии чумы середины XIV века) документы, подобные английской Великой хартии вольностей, «начали играть все большую роль на Западе, а на Востоке их значение уменьшилось». На самом деле и во Франции, и в Испании дело шло к укреплению королевской власти, отказу от созыва Генеральных штатов и Кортесов (о чем, кстати, авторы сами пишут), уменьшению вольностей и установлению абсолютизма. А на Востоке вольности кое-где так расплодились, что в Польше возникло слабое государство, неспособное создать постоянную наемную армию, а в Венгрии – государство, вообще рухнувшее под ударами турок. При этом в России и Пруссии с вольностями и впрямь было плохо. Так что деление на Запад и Восток по принципу вольностей явно хромает. Реальная история намного сложнее.

Зато о том, как впервые в мире сформировались устойчивые инклюзивные институты в ходе английской Славной революции (1688 г.), Аджемоглу и Робинсон размышляют весьма обстоятельно. Именно разделы, посвященные Англии, стоит читать в первую очередь. Из них видно, как много, казалось бы, частных обстоятельств повлияло на позитивный результат. И благоприятное соотношение групп интересов, и мягкость короля Вильгельма, и создававшие важные прецеденты судебные решения. Но самым главным оказалось то, что многочисленные группы победителей вынуждены были приходить к компромиссам, формируя по-настоящему широкую коалицию.

Такого же рода широкие коалиции, по мнению авторов книги, возникали во всех исторических случаях, когда абсолютистские институты заменялись более плюралистическими и инклюзивными. История учит: чтобы с тобой считались, нужно и тебе считаться с другими. У нас в России пока так еще не было. Поэтому как революции с революционерами, так и реставрации с разного рода реставраторами, консерваторами и профессиональными патриотами у нас совсем не славные.