Кредит, взятый у потомков
Участники дискуссии клуба Ассоциации независимых центров экономического анализа – Василий УЗУН и Евгения СЕРОВА – пытались найти ответ на вопрос, способствуют ли агрохолдинги достижению национальных целей развития России.
Главный научный сотрудник Центра агропродовольственной политики ИПЭИ РАНХиГС Василий Узун представил результаты исследования агрохолдингов.
По данным Центра, в 2016 г. на холдинги приходилось более 50% сельхозпродукции по всем сельскохозяйственным организациям. При этом за 10 лет (с 2006 по 2016 г.) выручка агрохолдингов резко выросла, утроилась их прибыль, выросла занятость и площадь сельхозугодий. Узун отмечает, что есть три основных холдинговых продукта: 1) сахарная свекла и сахар 2) свинина 3) мясо птицы. Роль агрохолдингов в производстве этих продуктов высока: среди всех российских сельхозорганизаций на холдинги приходится почти 70% такого производства (в целом по всем категориям – около 60%).
«Холдинги производят продукцию, которая, в основном, идет на внутренний рынок, а остальные хозяйства работают в основном на внешний рынок», – говорит Узун. Он уточняет, что, например, 78% производства зерна и подсолнечника приходится на независимые хозяйства (хотя организацией экспорта занимаются те же холдинги). Классифицировать холдинги Узун предлагает по форме собственности (государственные и частные), по юрисдикции головной компании (российские и иностранные), по конечному владельцу (юридические и физические лица), типу агрохолдинга (имущественные и контрактные), его специализации и размерам.
«В 2006 г. основная часть холдингов была государственной. За 10 лет ситуация изменилась, теперь роль государственных холдингов в общей выручке снизилась до 6-7%. Эти 10 лет шла тихая, незаметная приватизация государственной собственности. Это ведь были самые хорошие хозяйства Минимущества, Минсельсхоза, других федеральных ведомств», – комментирует Узун. Он также обращает внимание на то, что среди частных компаний треть выручки приходится на иностранные холдинги. «В 2006 г. мы таких найти не могли, мы находили отдельные сельхозпредприятия, которые учреждены иностранной компанией. Сегодня мы можем назвать 62 холдинга с иностранными владельцами. Это самые лучшие холдинги, самые прибыльные и рентабельные», – поясняет эксперт. Если в 2006 г. российскими холдингами владели в основном юрлица, то теперь большинство принадлежит физлицам. Рентабельность в 2006 году была выше у независимых хозяйств, холдинговые организации были гораздо менее рентабельными. К 2016 г. показатели примерно сравнялись, но самыми рентабельными стали иностранные компании.
«Холдингизация», по словам Узуна, способствует тому, что добавленная стоимость распределяется в пользу собственников сельхозорганизаций. Что касается работников, то они теряют свою долю, а еще больше теряет государство.
Также эксперт отмечает: «Субъекты России с самым высоким уровнем «холдингизации» потеряли за последние 10 лет больше людей, чем те субъекты, где мало холдингов. И, соответственно, численность занятых сильно упала – на 28%, хотя в остальных регионах – только на 10%».
Эксперт отмечает, что распространение холдингов несет эпидемиологические риски. На примере сравнения России (крупных свинокомплексов) и Польши (малых хозяйств) он показывает, что крупные предприятия связаны с более крупными потерями в случае эпидемий.
Узун сравнивает: российские агрохолдинги владеют землей, активами, нанимают работников и организуют крупномасштабное производство, в зарубежных же агрохолдингах гораздо меньше наемной рабочей силы для сельскохозпроизводства, а активы, земля и трудовые ресурсы остаются у многих тысяч фермеров-контрактников. Он предлагает в первую очередь наладить мониторинг холдингов, которого сейчас нет, а также внести поправки в законодательство.
Директор по аграрной политике НИУ ВШЭ Евгения Серова напомнила, что в середине 1990-х различные исследования постсоветского земледелия стали фиксировать появление новой организационной формы в сельском хозяйстве, резко отличающейся от основного типа советских сельхозпроизводителей – совхоза и колхоза. Понятие «агрохолдинги», замечает эксперт, объединяет совершенно разные виды предприятий: «Почему если один владелец имеет одно предприятие на млн га – это хорошо, а если один владелец имеет 5 предприятий на этом же млн га – это уже плохо и называется холдингом? Есть понятие юридической формы, а есть понятие экономического размера, давайте эти две вещи не смешивать», – говорит. Она отмечает, что начало таким холдингам был положено, когда владельцы предприятий нефтяной отрасли пошли в сельское хозяйство, и холдингами они стали именно по юридической форме – головная компания скупала непрофильные активы, в том числе и в сельском хозяйстве. «В российской традиции агрохолдингами называют все, что угодно – крупное, часто – вертикально интегрированное», – объясняет Серова.
«Банк земли – это не только владение, это чаще всего аренда, потому что скупать огромные массивы земли – это самоубийство для любого менеджера. Земля – не мобильный ресурс, и, покупая всю эту землю, вы себе создаете такой барьер выхода из бизнеса, что мало не покажется, т.е. вы тонете просто под этим ресурсом в случае чего», – говорит Серова. Также она приводит в пример и крупнейшие агрокомпании в мире. Если у крупнейшего российского «Продимекса» в распоряжении находится 790 тыс га земли (примерно сопоставимые владения у крупнейших агрокомпаний на Украине), то у крупнейших мировых агрокомпаний – до 9,1 млн га. «То есть мы, грубо говоря, пузатая мелочь», – заключает Серова. По объему продаж мировые компании и российские – вообще несравнимы.
Если говорить о концентрации агробизнеса, то до уровня США России еще расти и расти. «На четыре крупнейших производителя говядины приходится 84% производства», — констатирует Серова.
«Мираторг» является только 70-й среди крупнейших российских компаний (по рейтингу Forbes-200, 2016 г.) «Все наши «великие» – очень мелкие. Это нужно для того, чтобы попытаться понять государственную политику, не всегда ее критиковать», – заключает Серова.
Говоря о причинах возникновения агрохолдингов, она отмечает, что первой и основной можно назвать «родовую травму» переходного периода, особенности становления рыночной экономики в России. «Основная причина любой вертикальной интеграции – это высокие транзакционные издержки. Если вы легко покупаете товар на рынке, вам не нужно вертикально интегрировать продовольственную цепочку. Кроме того, советская власть оставила нам «частичного» работника – человек умел либо пахать, либо доить, либо в бухгалтерии сидеть. И огромной проблемой было найти управленца в сельском хозяйстве. Наследие больших советских хозяйств – инфраструктура, все это осталось», – поясняет Серова. Второй причиной создания российских агрохолдингов она считает сравнительные преимущества: мировые конкуренты владеют слишком большими ресурсами, и государству были необходимы крупные компании для поддержки конкурентоспособности на этом рынке. Третья причина – государству гораздо легче контролировать крупные хозяйства, а не мелких фермеров. И последней причиной Серова называет возможности лоббистской деятельности. «В США 35-40% государственных денег на сельское хозяйство уходит крупным компаниям, потому что крупное предприятие – это и крупный лоббист. Не может соперничать Nestle и группка фермеров», – говорит эксперт.
Серова задается вопросом, обязательно ли «крупномасштабное сельское хозяйство находится в конфликте с устойчивостью?». «Для меня устойчивость – это не то, что обычно под этим понимает наше правительство: 2% в этом году, 2% – в следующем, 2% – через год, – это не устойчивость в мировом смысле, это стабильность. Как говорят американские индейцы, наша земля не унаследована от предков – мы ее взяли в кредит у потомков. Мы должны кормить себя таким способом, чтобы нашим внукам хватило ресурсов тоже. Это то, что сегодня мир понимает под устойчивостью», – считает Серова.
Риск для устойчивого развития, по ее мнению, – это инклюзивность продовольственной цепи: «В цепочке должны быть мелкие производители не потому что они эффективнее. Мелкий производитель – это буфер, если его вымывают, система становится неустойчивой».
Еще один риск Серова видит в том, что в крупных хозяйствах обязательно возникает проблема мотивации работников: «Это проблема совхоза и колхоза».
К рискам крупных агрокомпаний Серова относит и экологические проблемы, и проблемы безопасности. Более того, крупное предприятие создает «высокий уровень распаханности угодий», а борьба с сорняками может превращаться в большую угрозу биоразнообразию. «Биоразнообразие – основа нашего устойчивого развития, условие жизни будущих поколений. Если мы уничтожаем генетическую базу, у нас не будет возможности возобновить селекцию», – заключает Евгения Серова.
